кровь пульсирует в висках, гонится по паутинке вен и музыка вдавливается в перепонки, оседает на коже вторым слоем; третим; четвертым;
пятый стакан виски — джейсон не помнит себя. теряется среди тел; снимает с них запахи; следит за вспышками света; малая стрелка совершает два оборота, и ему кажется, что он способен управлять временем, когда в момент его затягивает вязкое слоу мо, но выбраться он из него не может.

— что за ебаная дурь, — джейсон выплевывает завтрак
(точнее фантазию о завтраке: их кухня залита солнечным светом, пахнет блинчиками и в банке на столе, прозрачной как слеза, абрикосовый джем, который он достает большой ложкой — та звонко ударяется о стенки, — и потом этот самый джем падает на белоснежную-белоснежную тарелку, и чья-то тяжелая, но ласковая рука гладит по голове и мать, повернувшись у плиты к ним с отцом, говорит: с добрым утром, мальчики, приятного аппетита, — и улыбается нежно-нежно)
в грязный с желтым налетом унитаз и выходит в длинный-длинный коридор без окон и без дверей;

джейсон складывает в восемнадцать лет мозаику своей идеальной жизни с каждой затяжкой; с каждой дорожкой; прячет под язык радугу и заливает все огнем. он бы спалил нахуй всех и этот длинный-длинный коридор без окон и без дверей, и тела жмущиеся друг к дружке, и дешевое пойло, проливающееся на подпаленный местами ковер и резинки, используемые по десятому кругу непонятно после кого; чужие улыбки пожелтевшими зубами; откровенные прикосновения,
— джейсон, проснись, —  но время семь утра, — пошли за кофе и сандвичами.

он ничего не жрал уже три дня и солнце (то самое солнце из залитой светом кухни семейного дома, которого у него никогда не было и уж точно никогда уже не будет, где отец расспрашивает про футбол с друзьями, про первый секс, про успеваемость в школе, а мать подкладывает наивкуснейшие блинчики) выдавливает глазные яблоки, отвыкшие от дневного света;

в зиппо заканчивается бензин и сигарета остается зажатой меж сухих, потрескавшихся в кровь губ:
— давай зайдем за блинчиками, — у джейсона хрипит голос, а во рту сухо. он смотрит на калеба, калеб смотрит на него, а потом также хрипло спрашивает: — а бабки есть? — накатившая действительность прибивает джейсона к асфальту со всеми его кусочками пазлов; калебу двадцать семь — он работает круглыми сутками в своей тупой забегаловке на заправочной на краю города, когда у калеба оказываются выходные, он приходит сюда — в очередную обшарпанную хату, — забыться на несколько дней, чтобы после вынырнуть, надеть идеально выглаженную футболку, где от калеба, который любит собак, сериалы нетфликса, исправно ходит на выборы, копит на светлое будущее, читал миллера и джойса, останется всего два слова «калеб, менеджер». джейсон давится своими мыслями: «мог бы купить мне блинчики, я на мели». он всегда на мели. и ему никто не покупает на завтрак ебаные блинчики. «сдались они тебе?» — он не знает ответ.

когда они возвращаются, тим раскуривает бонг. кроме имени джейсон ничего не помнит, но у тима тоже своя не менее интересная, чем у калеба, история.
— о, джейсон, привет, — джесси приносит с собой запах цветочных духов и пота, от которых начинает тошнить кофе и сандвичами. она жмется к нему как откровенная шалава, не понимающая, куда деть руки.
— бля, отстань…
— джесси, — тим теряется на черном бабушкином диване, в своей траурной одежде, — джесси, дорогая, — он переделает бонг по кругу и звонко хлопает по своему колену, подзывая джесси к себе, — иди ко мне, не трогай пацана, он пидор, — они все ржут и джесси, потерявшая внимание, тут же оказывается «у ноги» и смотрит на тима покорно, хлопает своими накладными ресницами.
— какие же вы мерзкие, — джейсону душно, у него трещит башка, и хочется сдохнуть в каком-нибудь углу.

ему снится мычание коров, шорох сена и тяжелые не поддающиеся двери амбара…
воздух истончается из легких. он задыхается.
много лет спустя скотти спросит, остановившись где-то на обочине проселочной дороги и заглушив двигатель:
«о чем ты сожалеешь больше всего?»

…

они каждый вечер глушат свет, включают настольные лампы и гирлянды, и квартира утопает в дыму. джейсон где-то находит зиплок с разноцветным звездами, далекими мирами, обернутыми с дугу колец, черепами, устеленными цветами — скорая помощь от головной боли и желания спалить все вокруг гремит в руке, но ее не слышно из-за грохота музыки. как и не слышно короткое «привет», оно вырастает из ниоткуда в своей дорогой новой куртке, новых джинсах и новой без единого пятнышка футболке. оно раздражает как аккуратно сложенная стопка только постиранной одежды, оказавшиеся посреди комнаты полной мусора, с замасленными окнами и тараканами, прячущимися под кроватью.

— пойдем отсюда, — пока джейсон пытается вспомнить имя, выскользнувшее из его дырявой головы в их первую встречу, он цепкими подрагивающими пальцами сдавливает запястье скотта, так и не поняв, что тот хочет от него. они находят пустую комнату, громко хлопает дверь за спиной и тут же становится тише, — хочешь? — таблетки высыпаются на замызганный стол. скотт мнется у двери, — ты что… никогда не? — тот качается головой. джейсон поднимает с липкого пола банку, — ладно, это не страшно… смотри, они мерзко горькие, лучше вдыхать, понимаешь? — он мнет таблетки в цветную дорожку, а после делит ее пополам, шумно втягивает ноздрей свою, — иди попробуй. только не дыши ртом, окей?