Хосок мутным взглядом смотрит на крохотные часы на панели задач. начало пятого, а он даже не планировал ложиться спать ещё, чувствуя время только своей бесконечной усталостью и слезами бессонницы, вытекающими самопроизвольно из усталых глаз. самое время распрямить спину, сгорбившуюся за многочасовое бдение напротив монитора на неудобном стуле. он сбился со счёта, сколько раз пытался накопить на новый, но всё никак, не хватало силы воли; отвлекался и тратил деньги на ерунду. например, на какие-то ёбаные фигурки, которые он сбивает по пути к окну, не справившись со своей полупьяной от недостатка сил координацией. он открывает занавески одним движением, пафосно, как в каком-то дешёвом кинце. если бы мог видеть горизонт, он бы смог поймать границу между ночью и ранним утром, когда солнце лениво выползает навстречу новому дню.
но напротив его окна — другие окна, такая же серая многоэтажка, где ещё горят только пара окон, да и то, наверное уже кто-то встал на работу, в отличие от него. его достижение за ночь — убогий сайт в тошнотворных розовых тонах, в лучших традициях блевотного хтмл: глиттер и пнгшные ублюдские котята. Хосок, обсуждая этот заказ с кем-то в чате, гиенит, что ему пришлось целый день ничего не жрать, чтобы его не начало мутить от количества розового.

но заказчик всегда прав; да и по правде, он уже задерживает работу, просрав дедлайн ещё позавчера. Хосок напоминает себе, что нужно до того, как он ляжет спать, ответить заказчику — сочинить какое-нибудь правдоподобное оправдание, чтобы тот не доёбывал его ещё как минимум сутки, чтобы успеть напитать свою пустую оболочку энергией через сон и наконец-то закончить эту ебанину.
всё, что у него есть сейчас — заныканная за батарею измятая пачка сигарет, из которой он, воровато оглядываясь, достаёт одну, щёлкает зажигалкой и глубоко затягивается душным виноградным дымом.
четыре утра — идеальное время для преступлений. Хосок любит курить практически перед сном, или в самой глубине ночи, когда не идёт работа, и всё валится из рук. смотрит на потухшие окна, не боясь быть увиденным; разве что кто-то заметит его тощий силуэт в свете тусклого неона, льющегося со стены напротив окна, но не более. Хосок не любит, когда видят его лицо, но почему-то раз за разом спотыкается о рандомные чаты, где включает веб-камеру, криво прицепленную на монитор, ерошит волосы и пытается притвориться чуть лучше, чем он есть. никогда не смотрит на маленькое отражение себя, благодаря великого бога хуёвой китайской техники, что он наградил его камеру шумными помехами, почти полностью скрадывающими лицо.

виноградный дым заполняет комнату.
Хосок помнит, что надо хорошенько проветрить, если он не хочет получить пиздюлей поутру. можно подумать, что он не балуется куревом в обычной дневной жизни только потому что "мамка заругает". но ему просто.. неинтересно? словно не чувствует в этом необходимости, всё вокруг слишком шумное, слишком быстрое, кто-то постоянно отвлекает, а курить на улице и вовсе смерти подобно; и только в предрассветные часы, разгоняя сонливость виноградным никотином под мягкие волны синтивейва, он постигает дзен.
хилится, если так угодно.

сайты за три копейки — не единственное его занятие. он учится на вечерке на дизайнера, и в теории, ниибической глубокой теории, когда-нибудь он будет достоин создать что-нибудь достойное своими руками. например, клумбу. или ёбаную вазу. хуй знает этих дизайнеров. большую часть времени они что-то пишут в тетрадочках, не прикасаясь к мышке, и Хосок всё чаще думает, что надо бы отсюда съебать, и не тратить зря время. но мать говорит — получи диплом, и он не сопротивляется.
при условии, конечно, что он живет в её доме, жрет её еду, и большую часть оплаты за обучение вносит тоже она, напополам с полоумной тёткой из инчхона.
надеется, что получит какую-то нормальную работу, достаточно адекватную, чтобы понтануться ею по соцсетям, но пока безуспешно. его охуенные таланты теряются в скролле бесконечных лент, волне уведомлений с реддита и просмотрах стримов на твиче и доую. хосок сам себе врёт, что просто улучшает свои нулевые языковые познания, и эта ложь вполне его устраивает.
для интернета он — непризнанный герой веб-дизайна.
irl — мудила неопознанного возраста в растянутых домашних шортах в ублюдский синий цветочек.

ему не нравится вегетерианская диета, но он даже не имеет права кинуть предъяв (тут твоего ничего нет, Хосок), а потому терпитстоически, радуясь за своего покойного отца, что он хотя бы не ест этой хуйни. вечером после пар он покупает пару рисовых пирожков с мясом, один съедает за углом, второй откладывает до глубокой ночи, когда совсем будет нечем заняться.
настолько нечем, что он опять наверняка споткнётся о какие-то разговоры непонятно с кем и неизвестно о чём, и снова ляжет после рассвета, чтобы встать после обеда, прободрствовать пару часов, пошататься по комнате из угла в угол, изредка посматривая из-за края тяжёлых плотных штор на улицу, на маленьких снующих людей и бодро проезжающие под ним крыши машин.
на то, что наверное, называлось жизнью и тяжело давалось ему для понимания.

три часа ночи, и ему кажется, что он отвечает на какой-то тупой опросник, где едва ли не половина вопросов его невообразимо бесит. Хосок отвечает с плохо скрываемым раздражением, кривя рот от отвращения, и удивляясь самому себе, почему он до сих пор не нажал на кнопку сброса вызова. садится поудобнее, подтягивая одну ногу под себя, и продолжает отвечать. один вопрос заводит его в ступор.
— это монитор?
Хосок сонно моргает и отодвигается от стола, оборачиваясь.
конечно же это монитор.
разве что-то ещё можно перепутать с жирнобрюхим lg flatron, почившим ещё лет пять назад? он наверное и не от старости умер, а от ревности, что его шикарная пятнадцатидюймовая диагональ теперь нахуй никому не сдалась. просто оценил свои перспективы по жизни и отключился. Хосок немного ему завидовал, раскурочивая его внутренности. он бы не отказался от возможности отключиться от реальности, желательно так же радикально, как старый флэтрон.
— да, и в нём аквариум. — из глаз снова льются бессонные слёзы, и едва он слышит, что ему пытаются задать очередной вопрос, вырубает компьютер совсем. радикально, просто зажав кнопку на борту. без шума вентилятора комната будто осиротела. непривычно ложиться раньше четырёх, по меркам Хосока это ранняя рань, но делать всё равно нечего. он зависает на пару минут перед стеклом бывшего монитора, в котором теперь жили четыре маленьких рыбки, оказавшихся на редкость устойчивыми к тому, что Хоби — плохой хозяин. их одиннадцать братьев погибли смертью храбрых то ли от голода, то ли от болезней, и Хосок безжалостно смыл их трупы в унитаз.
он знает, что даже когда помрут оставшиеся, он всё равно оставит эту ебанутую конструкцию в комнате. вид побулькивающей подсвеченной воды успокаивал его.

конечно, даже после рисового пирожка и виноградного дыма он не ложится спать, а отбывает положенное время до рассвета, просматривая какие-то видосы на ютубе. ловит себя в пять утра на том, что уже полчаса смотрит, как правильно нарезать сашими — при условии, что он вообще ненавидит рыбу. с довольным ебалом, как будто догонять рассветы — миссия всей его жизни, он ложится спать, заворачиваясь в одеяло покрепче.

его сны осыпаются неоном, но на утро он не может вспомнить ни единого.

Хосок выходит пораньше, но всё равно опаздывает, и в первые же десять минут жалеет, что вообще пришёл. чтобы как-то компенсировать бесполезно потраченные три часа своей жизни, решает идти домой длинной дорогой, через самый красивый подземный туннель в его жизни, с разноцветными лампами, опоясывающими боком всю его петлю. Хоби хочется коснуться одной из них, чтобы узнать, окрашено ли только стекло, или сам свет тоже такой яркий и цветной, но боится обжечься. в мягком, размытом свете, в котором смешиваются разные цвета, собственные руки кажутся чужими.

он вообще не понимает, зачем учиться летом, когда все нормальные люди отдыхают.
как не понимает, зачем нужна вывеска с надписью lighthouse в одном из тесных проулков. он смотрит на неё, задрав голову, а она выжигает ему роговицу ярко-оранжевым. самая ебанутая вывеска в его жизни. рядом не то что нет настоящего маяка, до береговой линии — километры. ему нравится эта вывеска над головой настолько же, насколько она его бесит. привести бы кого-нибудь сюда, думает он, и идёт дальше.
может, это только чья-то шутка; а может, на следующий вечер он не обнаружит никаких белых букв на оранжевом фоне у себя над головой, и решит, что это очередной осыпающийся сон.

как скоротать вечер — спрашивает он на анонимном чате, и предложение пожрать пиццы и подрочить — самое пристойное. но Хосок вспоминает, что давно не чекал глубины геймджолта, вдруг там новое годное инди повбрасывали, а он не в курсе. сроки сдачи очередного ублюдского сайта снова горят, Хосок ставит телефон на беззвучный и закрывает вкладку с почтой.
чтобы даже не думать.
появится вдохновение — допилит код за час-другой под баночку энергетика, а пока сил только на бесплатную поделку про зоопарк и расслабленные биты в наушниках. откапывает на ласт.фм и в рекомендациях на форуме малоизвестные группы, слушает пару треков и делает вид, что дохуя меломан. ему и музло-то их нахуй не сдалось, он давно продал свою душу ретро-вейву и вапорикам, слушая всё остальное скорее по старой привычке быть более прошаренным, чем окружающие его люди.
иметь своё мнение, сказал бы Хосок.
а как его блядь поиметь, когда ты даже не в курсе, что за музло ты комментишь, прежде чем начинаешь вертеть на хую мнение какого-то очередного долбоёба из комментариев?
они спорят около часа, и Хосок каждый раз хочет сдаться, закрыть вкладку, сделать вид, что его там никогда и не было, потому что он явно шарит меньше и унылее, чем аноним по другую сторону треда, и его это бесит. бесит и не даёт уйти. он скидывает входящий вызов в скайпе, не желая отвлекаться, и курит прямо у компьютера, обволакиваясь дымом.
на исходе часа, с покалывающей болью в пальцах, он неожиданно получает предложение приехать в пусан в один музыкальный магазинчик для продолжения дискуссии. отвечает машинально "спасибо, я подумаю", а сам мотает головой, зажимая шатдаун на борту системника.
нет, спасибо.

возможно, поездка пошла бы ему на пользу. Хосоку ещё повезло, что он смуглее сверстников от природы, а потому его кожа, даже месяцами не тронутая солнцем, не выглядит как покров столетнего вампира. так он выглядит хотя бы минимально пристойно, чтобы избежать ебливых расспросов о его образе жизни среди однокурсников. он смотрит на своих погодок, и недоумевает — когда они успели повзрослеть? когда успели стать этими унылыми успешными людьми в дорогих пальто и с работой, пришедших получать корочку, но не знания; и что он сам делает среди них? в какую ёбаную дверь нужно зайти, чтобы волшебным образом преобразиться?

Хосок знает только как преобразиться в груду бесформенного мяса и костей, но в дверь на крышу ему ещё рано.

отчаянно скучно, скайп молчит, чатрулетки заебали до зубного скрежета. скучно настолько, что он доделывает два висевших заказа за рекордные полтора часа и дальше качается на стуле, борясь с желанием расцарапать себе ебало. мать орёт что-то из коридора, Хосок слышит через наушники, но делает вид, что не слышал ровным счётом ничего. тратит ещё час за ленивым пролистыванием плейлистов на ютубе, пытаясь постичь хотя бы минимальную логику составителя, хуйнувшего вместе дарк эмбиент и дрим поп. хочется курить, но это от времени, не заполненного ничем, кроме праздности, и Хосок терпит.

часы бьют полночь, и он не выдерживает. выглядывает в окно, как будто его интересует погода за ним, наскоро одевается, и бесшумной тенью выскальзывает из дома навстречу объятиям ночи. он гуляет минут двадцать, чеканя шаг под бит в наушниках, оранжевые фонари расплываются отражением на влажном асфальте. когда собирается поворачивать домой, натыкается на какую-то уличную забегаловку с дешёвым лимонадом и жареными креветками. Хосок даже думает, что она не работает, просто забыли закрыться и выключить свет, но едва он начинает пялиться на витрину с газировкой, перед ним материализуется продавец. Хосок всматривается в его сахарное лицо, с идеальными кошачьими глазами и скулами, за которые сам бы продал полжизни, и не может понять, какого хуя он делает тут, в какой-то непонятном ночном фаст-фуде, а не снимается для журналов, или не светит своим прекрасным ебалом где-то ещё.
кажется, он пялится добрых полминуты, и приходит в чувство, только когда видит, что парень ему что-то говорит. Хосок стягивает с себя наушники, в которых ревёт музыка, кажущаяся на пустой улице особенно громкой, и заказывает себе одну палочку креветок и банку крем-соды. долго ковыряется в карманах в поисках мелочи, раза три сверившись, не наёбывает ли он бога жареных креветок на пару тысяч вон, и получив свой заказ, уже разворачивается уходить, как вдруг слышит в спину:
— вселенная забывает тебя.
Хосок вздрагивает всем телом и едва не роняет еду на мокрый асфальт. разворачивается, всё его лицо — знак вопроса.
— что?
— вселенная забывает тебя. довольно годный шугейз-бэнд. думаю, тебе понравится. — парень подмигивает ему, поправляя чёлку, и удаляется в подсобку, оставляя Хосока стоять в состоянии абсолютного охуевания.
ещё секунд пятнадцать ему требуется, чтобы понять, что он едва не словил трип о том, что его существование действительно стирается из реальности.

самое ужасное, он был бы не против.

об этом он рассказывает на следующий день какому-то телу в скайпе, которое выцепляет в глубинах имиджборд, и сам не замечает, как скидывает тому айди быстрее, чем его попросят. хосок винит в этом гнетущее ощущение собственной непричастности к этой вселенной, которое и так скреблось навязчивой мыслью, так ещё и этот сахарный креветочный мудила подлил маслица. обычно Хосок говорит раза в три больше, чем его собеседник, и раз в пять больше, чем требуется, но в этот раз не он — ночное радио. большей частью говорит незнакомец, у которого хосок забывает спросить имя, потому что никто не интересуется его собственным. Хоби рассказывает, как пару дней назад был ночью в прачечной, сидел на соседней неработающей машине и ждал, когда достираются вещи, грыз леденец и болтал ногами, как малолетний. он смеётся заразительно, ему кажется забавным, что такой великовозрастный хуила может заниматься такими вещами.

рассказывает, как красиво там падает свет через огромные витринные стёкла, впуская в полутёмное помещение красный неон от вывески напротив.
говорит про бело-оранжевый издевательский лайтхаус.
говорит, а потом ломается, снова на границе полуночи, как будто силы резко заканчиваются, и теперь большей частью слушает, растекаясь от голоса по ту сторону звонка, с каким-то постыдным удовольствием наслаждаясь низким тоном, рассказывающим о всякой хуйне. даже делает фоновую музыку чуть потише.

Хосок кидает ему ссылку на последний джэм на геймджолт, и чувствует себя немного илитарным, когда выясняется, что тот про этот сайт никогда не слышал. джэм был посвящён глитчу, и породил собой около тридцати наркоманских поделок, с парочкой из которых уже успел ознакомиться Хосок. он смотрит, как рваная чёлка кивает на предложение пройти что-нибудь вместе и улыбается, оставляя при себе своё замечание о том, что они оба наутро не вспомнят об этом. к глубине ночи Хоби теряет нить повествования, только кивает и смеётся. жалеет, что у него не ноутбук, чтобы с ним амёбой растечься на одеяле в ожидании рассвета, и приходится как-то ютиться в кресле, не давая себе скатиться на пол расслабленным полутрупом.

слышит, как за дверью шурудит мать, что-то гремит, и мешает ему с чистой совестью отойти к окну покурить.
отвлекается на звук и едва не пропускает, как в его плейлисте, где дримпоп, ретровейв и эмбиенты мешаются все вместе, начинает играть его любимая инструменталка, и перестаёт дышать. Хосок понимает, что отключился на пару минут, только когда голос в наушниках окликает его — не заботливо, а скорее с раздражением, что его перестали слушать.
— с тобой всё в порядке?
Хосок касается щеки, влажной от размазанной слезы, и говорит "спасибо, сэй" вконец разъебанному объективу веб-камеры, в кадре которого что-то понять можно лишь по его смазанному шумящему силуэту. отвечает, что "да, всё отлично", и наскоро вытирает рукавом толстовки влажные глаза, ноющие от едких солёных слёз. разреветься, как самому последнему нытику, услышав лишь только любимый ост — это надо, блядь, уметь.
хосок винит в излишней чувствительности не себя, но ночные разговоры, и привычку сбивать режим до грани ненормальности. что угодно, но не себя.

когда утихает шум в коридоре, он идёт за сигаретами, затягиваясь перед монитором. дым почему-то видно лучше, чем его самого. Хосок любит ананасы в пицце и с помощью никотина ловит намёки быстрее, чем поймал бы irl за пределами затянувшегося звонка в скайпе. думает, что даже успеет прийти после пар, но тут же решает их проебать совсем, чтобы не загружать мозг лишней информацией, как следует отоспаться и грузануть перед выходом пару альбомов какого-нибудь рандомного инди, чтобы не казаться со своими эмбиентами и вапориками совсем уж безвкусным уёбищем.
— не опаздывай только. не люблю ждать.
Хоби решает, что выбирать лучше после того, как они встретятся, и от того, насколько некомфортно ему будет в присутствии незнакомца. это сейчас тот кажется таким близким, что руку протяни — коснёшься путаных русых волос, почти полностью закрывающих глаза. Хосок знает, что если голос окажется хотя бы вполовину таким же приятным, как он слышится ему сейчас, то наверняка не сможет сбежать. он даже не волнуется, что рискует вкрашиться в человека, с которым едва знаком, потому что для влюблённости нужно подобие души, а Хоби проебал её где-то на границе рассвета за виноградными сигаретами и затяжными дуэлями в третьих героях.
— я скину тебе свой номер, если проснусь. — он оставляет себе лазейку на случай "передумать", где он проснётся с ощущением ненависти к себе, к тому, что вообще хоть раз в жизни с кем-то говорил, и стойким желанием пройтись напалмом по всей истории переписок, стирая сообщения и контакты. — не уверен, будешь ли ты спать, но лучше выспись. иначе тебя засосёт нахуй в глитч, не выберешься.

он ещё шутит про то, что пойдёт провалится в текстуры на пару часов до вечера, и почти не прощаясь, вырубает системник привычным способом. прощания — не его сильная сторона, он ненавидит эти бесконечные "ну окей пока", и затяжную тишину в ожидании, пока кто-то на другом конце оптоволокна скинет вызов. снимает наушники, на автопилоте прячет обратно сигареты и мельком смотрит в окно. люди уже встают на работу, а он ещё и не ложился, усталыми от бессонницы и внезапных слёз глазами рассматривая чужие окна.

время спать, и хотелось бы, чтобы без сновидений.

Хосок лежит на постели, заворачиваясь в клубок одеяла, и вспоминает, что так и не узнал имя того, с кем вечером собирается гулять по ночному городу.
возможно, это совсем не имеет значения.

он воскресает ближе к трём часам дня, просрав все будильники.

хосока не будят не только три двойных звонка наиболее уебищной мелодии (оно отбирал самую отторгающую — чтобы от её звуков моментально просыпаться, вздрагивая от ужаса, и вставать с кровати), но даже вопли матери через дверь о том, что он, бездельник, вконец её доебал, и за его режим дня он будет гореть в аду. хосок этого не слышал, к сожалению, так бы конечно ответил — что он не только аметист, но и атеист, в ад верит только в тот, что на земле, да и если тот существует, за свои уже совершенные прегрешения ему точно туда гарантирован билетик. но начало дня, близящееся часовой стрелкой к середине, проходит без его участия, пока он спит, свернувшись крепко в одеяло и себя, и вздрагивает от путаных кошмаров, которые каждый раз обещает себе записать, чтобы потом выгодно продать куда-нибудь на криповый сюжетик, а на вырученные деньги закупиться пивасиком.

они договорились встретиться в семь, и хосок надеется, что не опоздает сам — но время на часах с экрана телефона мигает предательскими 15:01, и если он хочет воскреснуть в самое ближайшее время, ему всё же лучше попытаться встать. он выпутывается из кокона одеял, мокрый от жары и вялый от затянувшегося дневного сна. машинально включает компьютер — не знает, зачем; все его дела на сегодня — вне онлайна, и зависает на полчаса, сонно моргая затуманенными глазами, игнорируя голос из-за двери, зовущий его по имени. чекает ленты, ставит пару лайков, сохраняет себе несколько треков и напоминает себе не забыть скинуть любимые инструменталки на телефон, чтобы дать послушать их телу из скайпа. не то, чтобы хосок стеснялся скинуть их просто так — он был наверняка уверен, что тот их не послушает, просто потому что они не в его вкусе, и единственный способ заставить — всучить наушник, пока он будет докуривать очередную сигарету.

вспоминая о сигаретах, хосок неожиданно понимает, что мешает ему нормально проснуться. отлипает от компьютера, цепляя ногой провод от мышки, и с грохотом роняя её на пол — спасибо, что не вдребезги. пачка за батареей сильно помятая и почти пустая, но он и не собирался рассчитывать на нее, выходя в город навстречу приближающейся ночи — он мысленно ставит себе еще одну пометку-напоминалку: зайти в магазин. хосок чуть отодвигает тяжелую пыльную штору и протискивает за нее, нисколько не заботясь, что кто-то напротив может увидеть его в старой потрёпанной белой майке и шортах в голубой цветочек. все эти кто-то, должно быть, давно на работе, или еще не вернулись с учебы — окна напротив выглядят абсолютно безжизненно. он выдыхает дым в приоткрытое окно, вставая на цыпочки и заглядывая через него вниз, на улицу — она ему гораздо больше нравилась ночью, без машин и снующих прохожих, вся залитая холодным светом фонарей и отблесков вывесок от маленьких магазинчиков. днём она теряла всё свое очарование, становясь одной из многих, и смотреть на неё почему-то было грустно.

хосок докуривает, не пряча пачку за батарею — кидает её на постель, чтобы не забыть забрать с собой. кормит рыбок — и пытается вспомнить, когда делал это в последний раз (бормоча извинения выжившим рыбкам да, я очень плохой хозяин, простите меня), и пытается собраться, но вместо этого падает навзничь на пол. от жары не хочется шевелиться. даже у экрана монитора, где в лицо дует маленький юсб-вентилятор, не легче, потому что он только разгоняет пылающий жар, но не дает прохлады. хочется остаться здесь до темноты, валяться на ковре безжизненным трупом под двойной шум вентилятора и кулера системного блока, слушая, как булькает кислородом вода в аквариуме и шумит улица за закрытыми окнами. майка липнет к телу, и хосок липнет к ковру, пытаясь вспомнить, зачем он вообще ему нужен, но в голове не проносится не единой мысли. он проваливается в какую-то непонятную дрёму, больше мучительную, чем дарующую отдых, и приходит в себя, только когда цифра часов начинает подкрадываться к пяти.

собирается быстро, наспех, забывает, что хотел одеть что-то приличнее рядовой футболки, и в итоге хватает какую-то ядрёную черную хрень с кислотным принтом ананаса на груди, влезает в потрёпанные временем серые джинсы и еще минут десять ищет по всей комнате чистые носки. забывает, что хотел скинуть свой номер в чужой скайп еще с самого утра — и думает, не поздно ли? — но все равно настукивает быстро клавиатурой цифры в окне ответа, вдруг понадобятся. контакт не онлайн, и хосока колет неприятное чувство — вспомнят ли о нем вообще, и не была ли вся их встреча только одной затянувшейся шуткой. он как-то странно улыбается, и мотает головой — плевать; если что — пойдет на учебу, и кидает в рюкзак тетрадь с конспектами. он не может понять, почему его расстраивает мысль о том, что на месте встречи его никто не будет ждать, и ему просто придется куда-нибудь деться со своими ожиданиями.
ожиданиями чего, хосок?
он пытается разобраться, но не может — да и не видит необходимости.

он рассчитывает, что ему на дорогу придется потратить что-то около часа, и он даже почти не проебывается с таймингами, втискиваясь в припыленные конверсы и хаотично взъерошивая свои блондинистые волосы. в магазине у дома закупается новой пачкой любимых виноградных сигарет, банкой колы и ментолово-виноградной жвачкой, мысленно подтрунивая над собой — что ему, пидорасу, винограда в жизни явно, блядь, не хватает.

и конечно же, приезжает гораздо раньше, чем рассчитывал.

если и раздавали всем суперспособности, то свою — постоянно везде быть вовремя — он бы отдал взамен на что-то более полезное. и даже не сказать, что он сильно торопился, лениво пересаживаясь с ветки на ветку, не обгоняя никого на эскалаторе, но стоя на ступеньках, с лёгкой натугой катящих его наверх, на другую станцию. не бежал за уходящим поездом и даже зависал в переходах, переключая песни шаффлом в поисках той, под которую будет приятно чеканить шаг по плиточному полу. вагоны полупустые — то ли все уже уехали с работы, то ли еще только собираются. рядом с ним плюхнулся сидеть какой-то дедок, больно толкавший его в ребра локтями, и хосок, чтобы как-то отвлечься, принялся разглядывать сидящих напротив людей. обычные, самые обычные люди, в серых ветровках и с потухшим сонным взглядом. один выделялся среди них — он теперь и не вспомнит даже его лица, хотя пялился с полминуты, помнит дреды и глубокие карие глаза, какую-то рваную джинсовку и массивную биту, опертую об пол. от взгляда в упор, под которым казалось, что он _знает_ его, хосоку стало так не по себе, что он вышел на ближайшей станции, провожая отъезжающий поезд глазами и недоумевая — что это, блять, было?

он вспоминает тот взгляд и чужую ухмылку, вздрагивает, и закуривает. в рюкзаке болтаются тяжестью ненужные тетради с лекциями. в наушниках играет что-то совсем невнятное, и хосок привычным движением пальца включает шаффл. память телефона до отказа забита электронщиной и неизвестно откуда напизженным инди. на всякий случай проверяет телефон — тишина — и мысленно дает себе еще десять минут терпения, облокачиваясь на высокий парапет возле подземного перехода. люди снуют мимо него, запах чужого сигаретного дыма раздражает больше, чем хотелось бы; но только его вина в том, что он как последний еблан, приехал гораздо раньше и торчит здесь почти полчаса, листая реддит от скуки. сохраняет на автомате себе пару мемасов — на случай, если его скайповый анонимус всё-таки придёт, и замирает.

по правда говоря, хосок совсем не ждал, что он действительно приедет.
и совсем не потому, что он не стоит чужого времени (он об этом и так думает слишком часто), а просто потому что забыл//пошутил — вставьте своё оправдание. на краю ночи чего только не скажешь, размякнув от сонной усталости, больше похожей на алкогольное опьянение, он и сам не был уверен, что всерьёз согласился.
но он видит перед собой лохматую русую чёлку, запыхавшуюся от бега, и шумное 2д из окна скайпа обретает форму.
хосок улыбается, и машет рукой на сбивчивое "извини", и забывает сказать, что торчит тут уже полчаса и успел подмёрзнуть в тонкой толстовке. редкость, но в 3д анонимус выглядит лучше, чем в хуевой картинке с веб-камеры, хосок ловит себя на странном желании взъерошить ему волосы, как старому другу при встрече.
конечно, он этого не делает.
они даже имён друг друга не знают, что автоматически дистанцирует все кинестетические заёбы хосока куда подальше.

ему кажется удивительным, что он даже толком не в курсе, куда они идут. его безымянный недо_друг тянет его за собой, как будто заранее составил маршрут и записал его где-то на подкорке мозга, чтобы не сверяться с картами (у хосока не поворачивается называть его другом, но и на безликую текстуру он не тянет с тех пор, как позволил себе вцепиться замерзшими пальцами в его руку, чтобы не упасть, запнувшись о выщербленный асфальт).

меньше всего ожидает хосок увидеть перед собой старого друга, и когда тот выскакивает на них (ноунейм шарахается в сторону, шурша пакетом с дешёвой уличной пиццей в подмокшей коробке), то сам едва не роняет себя на асфальт от удивления. обменивается сухим, тёплым рукопожатием, и не скрывает, что от громкого вопля "ХОСОК, БРАТЮНЯ" почти отдал глитчевому богу душу. они познакомились ещё задолго до того, как столкнулись на разных потоках в его бесполезном колледже (где быть может, когда-нибудь, он научится делать из говна, палок и хтмл что-то прекрасное). он оглядывается на беззвучно ржущего в стороне ноунейма почти стыдливо, ожидая что вот-вот тот отожмёт в себе кнопку мьюта и заржёт в полный голос (и быть может пропустит то, что из горстки символов на латинице, служивших названием для гигантского насекомого в давно позабытой игре, сложилось чужое имя). хосоку неловко прерывать разговор так быстро — и неловко, что они разговаривают вот так, посреди улицы, когда рядом нетерпеливо шуршит пакетом третий. делает вид, что не замечает ехидного взгляда в ответ на своё небрежное "да так, прогуливаю пары", и тепло обнимает на прощание, практически выдыхая в объятие: "береги себя, тайский принц".
русая чёлка заходится смехом, вытирая слезы с уголков глаз; хосок дарит взамен укоризненный взгляд.

странно чувствовать себя неловко, обретя имя, которое, вроде бы, всегда было твоим.
— окей, меня действительно зовут хосок, если это имеет значение. — роняет он небрежно, поправляя капюшон. быть силт страйдером, конечно, гораздо удобнее, как и прятаться до конца времён за аватаркой с заглитченным котиком. они молчат, и хосок ждёт, что его сейчас тоже одарят сакральным знанием имени, но, как ни странно, это не происходит. его напарнику по блужданиям в ночи по-видимому тоже комфортнее быть не собой, а мешаниной из катаканы и непонятных символов, с английской V на конце. с жестом виктори русая чёлка смотрится одновременно и красиво, и крайне забавно, отработанным движением застывая в позе для селфи. хосок смеётся, сгибаясь пополам, и договаривается звать его "пятёрочкой".
в ответ, кажется, насмешливо хмыкают и шутливо бьют по спине; а хосок с удивлением осознаёт, что ему впервые настолько плевать, как кого зовут и кому сколько лет, и кто откуда приехал, и где собирается работать — отсутствие информации не мешает смотреть на человека.
а смотрит он очень внимательно. возможно, даже слишком.

он всё ещё не знает толком дороги, и бредёт незнакомыми улицами, как будто попав в чужой город; шутит, что он провалились через портал куда-то мимо сеула, и возможно, сейчас окажутся на окраинах инчхона. безымянное лицо, почему-то, шутку не оценило, замерев в jpg, так, что хосоку пришлось по-детски дёрнуть его за рукав. магазинчики, ларьки с едой, подворотни, влажные от не высыхающих дождевых луж, тени на полупустых улицах: всё смазывается в одно фиолетово-чёрное марево, где самое яркое — стекающий с вывесок неон, да свет уличных фонарей
— чёрт, я выгляжу сейчас как вампир из той дурацкой аркады на DOS, — говорит, открывая лицо безжизненному белому свету, и практически всерьёз обижается, когда узнаёт, что заботливо скинутый — вместе с песочницей — платформер так и не был открыт. — удалю тебя из контакт-листа, серьёзно, — хосок произносит почти серьёзно, на всякий случай ловя чужой взгляд своим, смягчённым от спрятанной улыбки. на самом деле, конечно нет, не верь мне.

на скамейке сидеть холодно, и хосок жалеет, что не оделся теплее. куда девается это дневное изматывающее пекло, он не знал, или просто привык постоянно изнывать от жары; или просто забыл, когда в последний раз выходил из дома так поздно, и стёр из памяти прохладный ветер сеульской ночи. ветер пахнет влагой и примятой травой, он глубоко вдыхает, насколько позволяют лёгкие. идея забраться на этого детского синего железного кита, конечно же — не его, но хосок принимает, кажется, всё, что предложат ему. до четырёх утра, а он уже совсем заблудился в себе и хаосе собственных мыслях, говорит почти на автомате — и сразу то, что придет в голову.
— кстати, послушай. — отдаёт один из наушников и зажёвывает холодной пиццей шутку про то, что у него пидорско-голубые наушники. сидеть тут не так удобно, как казалось издалека, периодически хосоку кажется, что он съедет вниз по покатой, чуть проржавевшей поверхности, наскоро сверху закрашенной краской в особо ущербных местах, но когда он действительно едва не падает, его крепко хватает под руку ноунейм. хосок — белобрысая улыбка из-под капюшона, одними губами шепчет "спасибо", и нажимает на "плей" в кармане.
попутно врёт, что читал, конечно же книгу, и конечно же знает наверняка — что экранизация лучше, но кажется, русая чёлка ему не верит, ехидно улыбаясь одними уголками губ, и едва не скатывается тоже — хосок, подтягивает его к себе ближе, обхватывая чужую руку под локоть своей, и берёт с него обещание, что он тоже посмотрит (и тоже полюбит фразу про репликантов).

хосок боится высоты, и забывает об этом сказать. кажется, стоило это упомянуть в разговоре про любовь к открытым крышами, где он скрыл, что предпочитает закрытые, крепкие, уютные балконы, но за поеданием ананасового джема такие мелочи как-то ушли из виду. снова позволяет тянуть себя следом за собой, под шорох динамика телефона с каким-то инди из чужого кармана (и когда он полюбил так ходить?). — я бы звал тебя кададжи, но ты не оценишь шутку, сильверхэд. — хосок уже не стесняется взъерошивать чужую чёлку, в свете фонарей действительно отливающую серебром. шутка уходит мимо, он бурчит что-то про незнание классики, и получает в лицо рикошетом от не смотренного евангелиона.

ему не хочется отходить от своего ноунейма дальше, чем пара шагов. в идеале вцепиться бы в него всеми конечностями, пугливо выглядывая на пиксельный gif ночного города под ногами из-за чужого плеча, но он только жмурится от смеси ужаса и восторга.
— стал бы героем манги про одноглазое чудовище, это точно. — хосок усаживается рядом с расслабленно лежащим ноунеймом, прислоняя шумящую голову к согнутым в коленях ногах и обвивая их руками. — я бы хотел себе новое сердце. или какой-нибудь механический имплант, чтобы никогда не спать.
продолжение фразы о том, что всё это — только чтобы больше времени тратить на раскапывание тредов борды и реддита, да заслушивания безымянных героев вапорвейва — хосок не говорит, но они оба думают об одном и том же, и синхронно смеются. он отводит взгляд от города, мириадой светящихся огоньков уходящего в горизонт, и смотрит на своего собеседника; думает, что таким — с безмятежным, спокойным лицом, с лёгкой тёплой улыбкой, он его и запомнит. хосок успевает подумать, что он красивый, прежде чем они встречаются взглядами, и внутренности покалывает от непонятного смущения.
— не хочешь у меня заночевать? закажем ещё пиццы, аквариум мой пропалишь. — слова срывается с языка быстрее, чем работает его дурацкий некибернетический мозг, и хосок только секундами спустя понимает, что его слова могут звучать двусмысленно, и заранее готовит ответ — про закрытое метро и ночной автобус с остановки неподалёку, что должен идти до его дома (если он окончательно не заблудился, ведомый переплетениями незнакомых улиц). но не требуется — он получает в ответ кивок и улыбку, и закуривает, запрокидывая голову и выдыхая дым в ночное небо.

впервые за весь вечер хосок сверяется с картой на телефоне — тот едва жив после всех инструменталок, что так заботливо он впихивал послушать. до остановки идти минут двадцать, и ждать ночной автобус придётся, наверное, ещё с полчаса, но он никуда не торопится.
они идут, ведомые навигатором, вдоль заборов, закрывающих промзону с линиями рельс железной дороги, мимо чужих домов с погасшими окнами; ветер почти стих, и хосок скорее по привычке, чем по надобности, заслоняет руками пламя зажигалки, подкуривая под какой-то автострадой. он ждёт, когда его спросят, почему он не может курить на ходу, но вопроса не произносится — он ловит на себе взгляд из-под челки, растворяя очертания их обоих в облаке душного ароматного дыма.

когда идут они улочкой узкой настолько, что тротуар бесстыдно украден припаркованными машинами, спускаются на проезжую часть — даром, что вокруг нет никого. хосок слушает про ещё один неизвестный ему сборник ретровейва и какую-то невъебенно крутой гиг (на котором анонимус почему-то не был, но хосок не спрашивает почему), смеётся и не замечает света фар, бьющего из-за спины. обратно, ближе к тротуару, его утягивают за собой чужие руки, пропуская машину, и хосок, в тишине, не нарушаемой ничем, кроме затихающих гула мотора и шороха шин, да фонового шума отдаленной автострады, обхватывает мягко руками в неловком объятии.

знает, что сделал это на каком-то невменяемом опьяняющем драйве от ночного воздуха и гипнотически светящегося города; знает, что от этого опьянения неизбежно днем догоняет похмелье картонных улиц и серых безликих домов, уродливо тающих под раскаленным солнцем; знает, что не должно быть неловко и стыдно, но почему-то зависает с желанием отмотать время на пару десятков секунд назад, и не вляпаться в ситуацию, от которой будет прятать глаза под капюшоном. обнимать того, кто скрывает свое имя — неожиданно тепло и уютно, и хосок сжимает объятия чуть сильнее, скользя руками по чужой спине, и сразу после этого отстраняясь на шаг назад, и кидает простое "пошли" с небрежной улыбкой.

в автобусе нет никого, кроме них; у кого-то не оказывается с собой лишних денег за проезд, и хосок дважды пробивает свою карточку через валидатор. ехать, наверное, минут сорок — маршрут идёт максимально витиеватыми ебанутыми путями, чтобы собрать собой как можно больше пустых безлюдных остановок ради возможных пассажиров. хосок делится наушником с включенным найтколлом кавински — ноунейма снова скручивает пополам от смеха.

они вываливаются из автобуса на остановку даже быстрее, чем планировали. хосок забывает, что хотел сделать крюк до ближайшего магазина 24часа за едой, и заводит их обоих в подъезд. улыбается в темноте: — идём тихо, как мышеньки, — и сдавленно смеётся, представляя их с длинными тонкими ногами, как в мемесе. конечно, ключи звенят громче, чем нужно, замок предательски заедает; разуваясь, он едва не падает, цепляясь за тело рядом, и вместе они сшибают полочку для обуви. хосок досадно шипит и игнорирует сонное "хоби?" из материнской спальни, протаскивая обладателя лучшего скайпового юна в истории вслед за собой, вталкивая в свою комнату и закрывая дверь.
— говорил же, блядь, тихо, — и сам смеётся. включает на автомате компьютер — тот начинает натужно шуметь кулером. за спиной чуть побулькивает аквариум. в комнате душно, приходится открыть окно — пока ещё может это сделать, чтобы летнее жаркое марево не вползло из-за занавесок. останавливается на несколько секунд, рассматривая пустую улицу под ним, где фоном — зубья высоток и кусок стремительного светлеющего неба.
время неумолимо приближается к четырём утра — забавная рекурсия, думается ему. круг ночных бдений замкнулся; только теперь вместо отчаянного желания проскроллить все ленты в мире, промаргивая их усталыми слезящимися глазами — ночной гость, раскидавший конечности на полу и ерошащий ладонью ворс на ковре. странно, что совсем не хочется спать, только приткнуться куда-то в угол в статичном положении; ноги гудят от непривычной нагрузки.

в рюкзаке, в мешанине хлама и конспектов, обнаруживаются забытыми две банки колы. уже давно тёплые — прохладный алюминиевый бок — только иллюзия. хосок кидается одной в анонимуса — мысленно всё ещё называя его пятёрочкой, и вскрывает свою, садясь напротив. доза кофеина и глюкозы даст ему сил ещё на несколько часов минимум, прежде чем он вырубится в неудобной позе прямо на полу, уступив кровать гостю. — можем глянуть что-нибудь, и заказать пожрать. только курьера придётся выйти встречать в подъезд, чтобы он не шумел. — хосок прикидывает мысленно, сколько осталось денег на карте, и на что их хватит. пока говорит, динамики квакают уведомлениями из скайпа о пропущенных сообщениях, хосок ползёт к мышке, чтобы смахнуть их — ещё, не приведи рандом, покажется социоблядью, а видит бог, сейчас он не хочет разговаривать практически ни с кем (исключение сидит прямо перед ним, накручивая на палец завязку от капюшона толстовки). включает с саундклауда рандомом сборник — на удивление, снова ретровейв, а не какой-нибудь ёбнутый никому не знакомый ост, и тишина разбавляется тихим звуком из колонок.

сидеть так, без света, освещаемыми только экраном монитора, да подсветкой аквариума, даже уютнее, чем торчать на красивейшей в жизни хосока крыше. в окне за его спиной разгорается всё ярче рассвет, разрушая очарование ночи, но здесь, в этой комнате, пока крепко задёрнуты шторы, и играет его любимая музыка, а напротив сидит один из самых интересных людей в его убогой жизни — утро наступит тогда, когда захочет он сам.
хотелось бы, чтобы не наступало никогда.