у ренджуна плечи совсем не смуглые и не крепкие. ренджун на солнце, подобно лювею, высоким и сильным не вырос (зато под сильным оползнем не погиб, хоть старостой своей маленькой общины и не стал - ему вообще-то и не пророчили, вот ренджун никем и не стал, даже северным сиянием для ченлэ, хоть очень хотелось). у ренджуна плечи узкие, почти такие же детские, как ладони у ченлэ, и тщедушные - кости да плоть. а для глупого влюбленного мальчишки все равно одно подставляет, тот виснет на него привязанностью, небесный отражением в невидящих глазах виснет, эпилептическим припадком и виной. и шутки у него нелепые. ченлэ упирается виском в его плечо.

ренджун гладит по чужим горячим щекам, и руки у него горят от проходящей лихорадки. ренджун фантомным эхом чжоновского припадка трясется, глотает горючие слезы страха, злые слезы. на себя злится, сильно. перед ченлэ ему до жути стыдно, смотреть не хочется и умничать больше тоже. ренджун ведь об отношениях ничего не знает. ничегошеньки, вот правда. ио том, что внутри ченлэ сидит болезнь червем, которую он спровоцировал, он не знал тоже. ренджун вообще ничего в этой жизни не знает. хотел сломанной гордости, а изломал человека целиком, пытаясь достать до первой. непоседливым ребенком изломал, игрушкой. ренджуну смотреть на ченлэ не хочется - стыдно жутко, но он все равно смотрит, утирая слезы запястьем, размазывая чужую кровь и грязь по щекам. смотрит обеспокоенно и с какой-то непонятной нежностью. может, если ренджуну любить ченлэ хочется, но не можется, то и полюбит он его так же через силу, как через надломанный стыд на ченлэ смотрит.

печально вздыхает. думает, что самое страшное позади, но лишь в пределах этой проклятой детской площадки, где всегда так оглушающе пусто и оглушающе больно. ренджуну думается, что дальше будет только хуже. потому что ченлэ - болен, серьезно так. ренджун не знает, излечимо ли. хочется думать, что да.

ренджун ведь и правда в него влюблен, пусть даже сам этого не знает. совсем-совсем немного, но влюблен. берет от него кусочек за кусочком, крошит на мелкую сеточку сообщениями на его мобильном, любуется каждой улыбкой, той, что солнцем и подсолнухами. ренджун ещё не знает, что влюблен до бьющейся быстро-быстро пташки внутри, до чего-то теплого-теплого, но чувствует отголоски этого чувства в смехе китайскими колокольчиками, в ощущении податливых шершавых губ, которые всегда пахнут лотте гам и отвечают ему несмело и скоромно, и в жаре местечка за ухом. в это ренджун особенно влюблен, потому что ченлэ никто не касается так, чтобы тот вздрагивал и смущенно отводил взгляд. дикий такой. а ещё у ченлэ на удивление мягкие густые волосы, которые скользят меж холодных пальцев ренджуна, будто промежутки между ними были задуманы природой как раз для этого. у ченлэ наверняка в этих промежутках между короткими детскими пальцами тоже тлеет согревающее тепло - ренджуну бы хотелось держаться с ним за руки, греться и смотреть в глаза без стыда и вины. и целоваться без горечи и сожаления. целовать ченлэ хотелось, никого другого. ни жарко и по-юношески жадно, а вот так. мятно и трепетно.

у ренджуна в изгибе руки становится мокро и горячо от чужих слез, свои сохнут грязными разводами под красными глазами. самообладание ренджун возвращает быстро и думает ненужно, что рубашку эту придется выбросить - та пропитается горем и солёной влагой, не отстираешь, пахнуть будет за версту плохим напоминанием сегодняшнего дня. и приходить на эту проклятую площадку с рыжим рубифором нужно прекратить. ничего хорошего она им не несёт, а у ренджуна от прошлого падения все колени болели, словно он истер все грязные асфальты мокпо ими. а может от дождя болели - кто теперь скажет. его мать всегда могла учуять надвигающийся шторм болью в мышцах.

ренджун думает, что хорошо, что он знает, где ченлэ живёт. знает, что мать у него возвращается к одиннадцати, а отец - сегодня в ночную смену. ренджун вообще о нем многое знает, ченлэ не догадывается даже. а его он чувствует так сильно, будто бы киноклише и они чертовы соулмейты, которым суждено тянуться друг к другу через все невзгоды и приключения - вот это вот все чувствует. глупости всякие, в общем-то, но кажущиеся истиной. ренджун ведь его по кусочкам собирал, хотел сложить слово «вечность» прикладывал пластырем к себе, к разбитому сердцу, самым дешёвым из, смотрел тайно наискосок. ренджун слушал каждую пьяную откровенность и гладил по голове, хотелось таких же откровений и в трезвости. ренджун думал, что ченлэ бы его никогда не предал.

ведь у ченлэ чистая и ясная душа, как солнечное утро над морем в циндао, почерк красивый, хоть пальцы короткие и совсем-совсем детские. ченлэ - прирученный и верный, хоть и притворяется диким и нелюдимым, как ренджун притворяется умным и всезнающим. ренджун думает, что ченлэ совершенно точно бы его ни за что не предал. даже ни в одной из их надуманных вселенных. даже в самой маленькой, где идут бесконечные войны и они по разные стороны баррикад. вот такие вот дела. глупости всякие.

- тише-тише, я отведу тебя домой, - ренджун последний раз проводит ладонью по чужой щеке, очерчивает скулу. совсем ласково, успокаивающе. о любви не говорят, думает ренджун. он и молчит. ему сказать что-нибудь хочется, а не можется. как и любить ченлэ тоже. гадкий ком встает горечью в горле, ренджун утирает собственным рукавом чужой подбородок, думая, что с этой рубашкой ему все-таки придется расстаться. и с пиджаком, наверное, тоже. ренджун бы вообще весь этот день в костер выкинул, гори синим пламенем. и все глупости, что он сказал. и джено с  его длинными-предлинными ресницами, и чжонову болезнь, что завязывает петлю вины на горле ренджуна. и всю эту дурацкую площадку со вселенной, где войны давно не идут, а они – все равно по разные стороны баррикад. но начал бы ренджун, конечно, со своей одежды. он ведь реалист, поджигать вселенную будет трудно. – идти можешь? я тебе помогу, не волнуйся.

ченлэ затихает на его плече снова. ренджун поддерживает его, чувствуя его обессиленное тело тяжестью. ренджуну не по себе. он думает, что пора бы запомнить номера корейских экстренных служб, если ему вдруг захочется в следующий раз носить вокруг страдающего ченлэ с мультяшным звуком и хвататься за голову в панике. а еще неплохо бы было забыть номер джено, который ему и звонит, и пишет сообщения, но те всегда остаются без ответа. зато на корейском, и ренджун никогда не удаляет. джено вообще нравится его дяде с тетей, дружба с ним – это то редкое, что они одобряли в списках симпатий ренджуна. дружбы у джено с ренджуном не вышло, а разбитое сердце превратилось в диагностированный гастрит.

ренджуна придавливает к земле, сплющивает мелкой букашкой, виной размазывает по грязному разбитому асфальту местного гетто. на правом плече - два рюкзака, на левом – влюбленный глупый мальчишка. виснет тяжкой ношей.о любви не говорят, думается ренджуну. они молчат весь путь до дома. молчат в квартире. и в комнате ченлэ тоже молчат. ренджун тут впервые, в его замкнутом мирке. будто постигает какие-то истины, с интересом рассматривает отклеившиеся обои в уродливый старомодный цветочек, плакаты инди-групп, широкую полку, уставленную толстыми книгами. в комнате у ченлэ пахнет влагой, но удивительно чисто. ренджун думает, что ченлэ не заслуживает ни аллергии, ни эпилепсии. а заслуживает вселенной и белых найков. он-то бы их точно берег.

после бури наступает благое затишье, ренждун думает. ренджун думает, что ченлэ выглядит чертовски болезненно, сидя на краю кровати и бессмысленно взирая на старый ковер.

- тебе надо лечь, сделай одолжение, - резко переводит взгляд. ченлэ смотрит на него дико, отрицает, но ренджуна в своей заботе ему не остановить. ренджун вообще смотрится в этой комнате посторонним, но с грязными щеками, вздернутыми до локтей рукавами рубашки и с пылью на коленях может вполне сойти за гостя. ренджун подходит медленно, осторожно расстегивает пуговицы на его рубашке, спускает с острых плеч. боязнь причинить больше боли вынуждает его быть осторожным с мальчишкой, касаться так нежно, словно в его руках дорогой и тонкий китайский фарфор. ченлэ смотрит на него дико-дикой. дикий  мальчик. но молчит. у них тут тайная вечерня. – разреши позаботиться о тебе, хорошо? ты можешь мне доверять, ченлэ, я никому об этом не расскажу. это останется между нами.

и уголек – их, общий, и салфетки, измазанные кровью ченлэ, и секреты теперь тоже.

ренджун аккуратно складывает вещи подле кровати, накрывает ченлэ одеялом. останавливается на секунду, обдумывает и ложится рядом, поверх одеяла. близко-близко. заглядывает в глаза, в которых сегодня отражалось безоблачное небо. страшно так отражалось, болезненно. ренджун бы этого видеть больше не хотел. но не обманывается. ренджуну думается, что дальше будет только хуже. потому что ченлэ - болен, серьезно так. ренджун не знает, излечимо ли. хочется думать, что да. но надеяться все равно не стоит.

ренджун заглядывает ченлэ в глаза. гладит по щеке, кончиками пальцев соприкасаясь с колючими локонами на висках. о любви не говорят, ренджун думает, но у ченлэ ресницы короткие-короткие, дыхание на ренджуновых щеках согревающее и глаза заплаканные с расширенными от горя зрачками. ренджун делает шаг в его мертвых океан, что плещется внутри них, и сразу же тонет. ренджун целует ченлэ без горечи, просто легко притрагивается к его губам своими, выдыхая в поцелуй. затягивает. время для ренджуна останавливается в этой вселенной (а в другой, меж делом, ченлэ отталкивает его, а еще в одной – притягивает ближе).

ренджун целует ченлэ, никого другого. ни жарко и по-юношески жадно, а вот так. мятно и трепетно. они нелепо сталкиваются кончиками носов и после дыхание сбивает от затянувшейся ласки. ренджун смотрит на ченлэ ласково, прикасается мягкое большим пальцем к его губам. теплым таким, совсем не холодным, какими были прежде. молчать с ченлэ правильно, даже нужно, как и целовать мальчишку. такого дикого, что хочется его приручать раз за разом. и не отпускать никогда-никогда.

- я останусь с тобой, хорошо? - ренджун не уточняет, имеет ли он ввиду ближайшие пару часов, пока истерзанный разум ченлэ не забудется в глубоком сне, или на ближайшие тысячу лет. и в других вселенных тоже. ренджуну хочется на ближайшую тысячу и во всех вселенных сразу, а можется только на несколько часов. такая вот история. – однажды мама рассказала мне старую китайскую сказку, как солнце любило луну и умирало каждую ночь, чтобы услышать ее дыхание…

о любви не говорят, ренжуну думается, но он бы умер, наверное, чтобы почувствовать теплое дыхание ченлэ на своих щеках.

RY X
Only

- однажды мама рассказала мне старую китайскую сказку, как солнце любило луну и умирало каждую ночь, чтобы услышать ее дыхание . . .
шелестят обои над головой. в его небольшой комнате окна нараспашку, ветер теребит шторы. весна. рама отбрасывает тени - расчерчивает комнату. на полке книги со старыми корешками и постеры инди-групп на стене. ченлэ закрывает глаза, собирает запах ренджуна с ключицы, голос у того мягкий-мягкий с удивительным китайским акцентом. телефон с экраном-паутинкой оповещает о маленьком заряде батареи. голос у ренджуна спокойный-спокойный. до заката еще так далеко, - думает ченлэ. целую тысячу лет, - думает ченлэ. он проснется и все это окажется кошмаром. может быть, он в сомнениях, пускай лучше все так и остается. потому что это первый раз когда ренджун так близко. удивительно пахнет весной и цветущей вишней, а еще родными рисовыми полями.

губы у ренджуна теплые, весенним ветром дыхание
ченлэ засыпает

ченлэ диагностируют эпилепсию. поисковики выдают один за другим: «если следовать рекомендациям врача, то можно вернуться к нормальному образу жизни», «тридцать процентов больных умирают во время приступов», «у трети эпилепсия не излечивается». семьдесят процентов, думает ченлэ, разглядывая книги по медицине на полке. у него есть семьдесят процентов. и ни одного больше. руки дрожат. дрожат все время. предательски. внутри переворачивается целый мир. и море идет дождями.

при эпилепсии нельзя работать в строительной сфере, нельзя работать в торговле, нельзя быть водителем. список ширится. список множится. об него стираются глаза. об него останавливается дыхание. об него разбивает сердце. еще раз. будто могло быть хуже.  могло. самое страшное - нельзя в здравоохранение. ченлэ мечтал стать кардиохирургом. он бы жизни людские спасал. у ченлэ семьдесят процентов и ни одним больше. если прибавить еще тридцать процентов на вероятность летального исхода, остается сорок. он берет абсолютные цифры. сорок процентов вероятность того, что ченлэ сможет исполнить мечту. он смотрит на книги по медицине, стоящие рядком в кабинете его лечащего врача. и думает, что школьная страховка действительно вещь полезная. врач дает мечте ченлэ двадцать процентов, отсекая еще половину от оставшегося. и к этим двадцати процентам добавляет рецепт на лекарство. два раза в сутки ченлэ должен глотать таблетки. так будет всегда?

у ченлэ отрицание тяжестью в груди и кошмарами.
у ченлэ отрицание копится пропущенными от ренджуна;
копится непрочитанными сообщениями;
бессонными ночами;
день за днем.

ченлэ иногда кажется, что ему даже дышать приходится по-другому. он перестает выходить из дома. мать кричит. страшно и громко первые дни. потом понимает, что это все не шутки и как-то внезапно и неожиданно для ченлэ становится почти нормальным человеком. больше не размахивает руками как деревенщина и голос у нее становится тише. говорит только, что ей инвалид на шее не нужен. больше ничего не говорит. а иногда перестает быть нормальным человеком. ченлэ ничему не удивляется, смотрит на нее спокойно-спокойно и загнанно. она успокаивается, вздыхает, сталкиваясь с этим взглядом. будущееся море разбивается о скалы. ченлэ думает, что хотел бы уничтожить эту вселенную, потому что она какая-то неправильная. и больше никогда бы не возвращался сюда. ченлэ хотел стать кардиохирургом. он наматывает черные ленты на свою мечту одну за другой. пьет по утрам горсть таблеток. вечером тоже горсть таблеток. ездит раз в неделю к врачу. тот отказывается увеличивать шанс выздоровления хотя бы до тридцати. даже уговоры не срабатывают.

у ченлэ истерики с разбитой посудой, потому что все валится из рук. он списывает это на свою болезнь. на деле у ченлэ нервное истощение. и кошмары, в которых ренджун тонет в его мертвом море. снова и снова.

ченлэ на звонки не отвечает. мать говорит, что он спит. мать говорит, что он у врача. говорит, что ему плохо. перестает придумывать отговорки. ченлэ просто никого не хочет видеть. простая истина. она не знает, что между ними произошло. но, наверное, на месте ренджуна перестала бы приходить. хлопает дверью перед носом. снова и снова.

ченлэ больше не кормит уголька. тот царапает руки ренджуна. шипит зло.
сворачивается клубком и смотрит глазами-бусинами из коробки.
загнанно.
им всем тяжело.

ченлэ не встает с постели день, второй, третий, неделю. изучает старые обои в цветочек. думает, что будет лучше, если он умрет при следующем приступе. иногда ченлэ доходит до кухни. там отец. тот смотрит на него жалостью. а ченлэ думает, что лучше как раньше - раздражением и словами, которые ранили, но так больно, как от слов ренджуна все равно не становилось. кусок в горло не лезет. звонят из школы. криком звонят. говорят, что его вот-вот отчислят. вызывают мать к директору. она краснеет, бледнеет, долго придумывает, что надеть. выглядит не фонтан, - думает ченлэ, разглядывая ее в дверном проеме. но лучше, чем обычно. ченлэ хотел стать кардиохирургом. двадцать процентов смотрят на него с потолка. у матери справка, а у ченлэ - больничный и кошмары один за другим. десятки пропущенных испещрены кривыми. и воздушные шары вновь взмывают в квадрате окна. безразличие накатывает серыми волнами. иногда приходит с дождями. иногда кажется, что вечность прошла. мать возвращается, смотрит на него раздраженно. спрашивает, чего он не учился. он честно отвечает. ему кажется, у них все налаживается. он думает: должно ли было до этого дойти? достает из-под кровати разноцветную гальку, осколки любимой глиняной чашки и старую фотографию с бабушкой. они сказали, что дадут тебе последний шанс после больничного, - она смотрит на него, опускается рядом, - ты любил ее так сильно, да? у матери руки оказывается теплые и нежные. такие как у бабушки. она выкидывает школьную форму. покупает новую. ченлэ смотрит на нее загнанно. понимает, что скорее всего потратила отложенные деньги.

тепло с маем разливается в воздухе.
и десятки пропущенных в загорающемся экране.
батарейка выдает ноль . . .

ченлэ не выходит из комнаты. у него мечты двадцать процентов. и больше никто не даст. в шкафчике на кухне целая полка под лекарства. и закаты заглядывают в окна. где-то в забытом богами, забытом людьми складе уголек ютится в старой уже потрепанной коробке и смотрит глазами-бусинами. загнанно. мурлычет трактором и ластится о руки ренджуна.

а ченлэ думает: лучше им без меня. и считает дни оставшегося больничного.  спит по двенадцать часов. таскает у соседей книги. ходит босиком по подъезду. курит. думает, что мать зря купила форму. ему так стыдно. он готов на всю жизнь остаться затворником. все сообщения от ренджуна на китайском. он читает их все вместе. готовит шаблоны в голове. и не отвечает. в ту ночь опять ренджун тонет в его мертвом море. серое небо над головой.

ченлэ мечтал спасать людские жизни. а свою спасти не смог. разве он достоин чего-то большего, чем эти четыре стены?

ченлэ собирает новые страхи в поисковых системах:
- факторы, провоцирующие приступы (первый в списке ренджун);
- драки;
- люди;
- высота;
- острые углы;
- закрытые двери;
- электроприборы в ванной;
- включенная плита;
- ножи, бьющаяся посуда . . .

ченлэ курит во дворе на детской площадке в учебное время. верит в то, что ренджун в этот час не придет. он его боится еще сильнее, чем раньше. хрустит осколками, когда читает сообщения. может быть, где-то в другой вселенной? где-то не здесь. и лучше ренджуну про него забыть насовсем, - думает ченлэ. скрипят качели. во дворе никого. он шаркает по серому асфальту старыми конверсами. думает об угольке. и пепел слетает с сигареты. у ренджуна губы теплые-теплые, ласковые. будто он целовал ченлэ, а него кого-то еще. без него тоскливо и одиноко. но если ренджун однажды исчезнет, ченлэ не справится. поэтому лучше сейчас все это прекратить. он заберет документы из школы. очень-очень извинится перед матерью.

ченлэ никогда не станет кардиохирургом.

у ренджуна солнечный зайчик на щеке дрожит. забавно так, думает ченлэ. он на ренджуна наглядеться не может. и с чего взял, что ренджун в списке страхов? у ренджуна в глазах отражение ченлэ и в растерянности тонет пространство вокруг. в глазах ренджуна весеннего тепла на них двоих точно хватит. и с чего ченлэ взял, что ренджун в списке страхов? глупый ребенок.

а у ченлэ новая школьная форма. и тяжелый разговор с директором со всякими там "мы входим в твое положение . . .", "мы понимаем . . ." и все такое. а ведь ченлэ кардиохирургом никогда не стать. он смотрит на ренджуна и думает, что его сердце он бы точно смог тогда вылечить. а так ничего не может. вот совсем ничего.

а еще не видеть ренджуна в школе как-то странно. то ли камень с души, то ли еще чего. не по себе что ли тоже. но тоже как-то странно. и телефон молчит. ни одного входящего сообщения. ченлэ собрал шаблоны. наверное, на весь мокпо хватит. шаблоны ответов для ренджуна. на все случаи жизни. у него целая коллекция. можно тиражировать и продавать. если бы ренджун был каким-нибудь айдолом, то ченлэ бы неплохо поднял, но ренджун не айдол, а всего лишь глупец и упрямец, каких только поискать. но от того, как у того дрожит на щеке солнечный зайчик смеяться хочется тепло и искренне, а не смотреть на него волком. а ченлэ смотрит волком. и думает: а к чему все это?

его к ренджуну магнитом тянет. все компасы сломаны - в одну сторону указывают. вон сердце даже разбиться успело. ренджун тяжелый, даже не представляет какой. его невозможно выдержать. может быть, это от того, что он искусственный и корейский? ченлэ интересно и непонятно. ченлэ ренджуна даже таким бы себе забрал.

жаль только, что ренджун дурак. и джено на ченлэ даже не охотничьим псом смотрит, а сворою бешеных собак. а ченлэ хоть и дикий, волк скорее, да и так, не совсем волк, а волчонок, но хвост поджимать не станет, и убегать тоже не станет, и на стаю готов рычать, если понадобится. это пока что. когда-нибудь все кардинально изменится. наверное, не в этой вселенной и не теперь. у ченлэ эпилепсия и двадцать процентов на выздоровление, но в здравоохранение ему теперь путь закрыт.

в голове у ченлэ цунами опять. и мертвый океан волнуется как в детской игре. ченлэ замирает. а в голове: ну как вам спится? как вам ваши свободные отношения? и в груди тянет непонятно. будто не у ренджуна разбитое сердце, а у ченлэ. и не собрать. а ведь ему кардиохирургом никогда не стать, поэтому его разбитое сердце из разряда фатального.

у ренджуна солнечные зайчики в волосах, ченлэ рукой к ним тянется, хочется смахнуть. вместо этого они липнут к пальцам. у ренджуна волосы мягкие, шелком ощущаются. ченлэ смущается своей решительности. странно так. весь ведь каменный и неприступный. и через неделю после знакомства матом ренджуна послал. отборным. корейским. долго думал, как лучше сказать, чтобы тот отвалил. тренировался. лучше, конечно, ренджуну об этом не знать. и сейчас руку от ренджуна убирает как-то резко. послать ренджуна тогда оказалось не так сложно, как думалось, а толку-то? ченлэ обжигается потом множество раз. сейчас же прячет руку в карман. смотрит на того, потом на дверь. идет закрывать последнюю. ренджун дурак совсем. дверь хлопает громко от лишних усилий. ченлэ нервничает. оставаться один на один не по себе после всего.

ченлэ оборачивается:
- зачем пришел? тебе с джено плохо? - в голосе столько любопытства, что больше похоже на комедию, еще больше на траги-. ченлэ не интересно на самом деле. и знать не хочется вот вообще никак. просто вылетело, словить не успел. стыдно. стыд жжется внутри. подпаливает внутренний сад. птицы с него бегут. а ведь ренджун целовал тогда именно ченлэ, а не "кого-то еще".

ренджуну не место с списке страхов. признаться себе трудно. ченлэ признается. передает лидерскую позицию антропофобии. вспоминает умные слова. от них толку мало, конечно. но стыда столько, что заесть его хочется чем-нибудь таким.

ренджун грустный какой-то. а хотелось улыбки яркой и солнечной, которой он почти никогда не делится. а ведь ченлэ его улыбки собирает одну за другой, как шаблоны ответов. ренджун глупый, а еще упрямый. его упрямства на весь мокпо хватит и на корейцев тоже. ченлэ об этом постоянного говорит. а тут думает, что может быть, если посчитать, этого упрямства на весь миллиард китайцев тоже хватило бы.

ченлэ думает, что не умеет целоваться как джено, если честно, совсем никак не умеет. но об этом говорить тоже стыдно. и ренджуна он ничему не научит. разве что только оказанию помощи при эпилептическом припадке. можно даже время не тратить, в интернете столько лайфхаков, что ченлэ от них уже тошнит. "не пробуйте разжимать челюсть", "положите на спину", "засеките время начала приступа" (интересно, ренджун уже купил секундомер?), "положите что-нибудь мягкое под голову". интересно, ренджун все их знает? все до одного? ренджун вообще себе отчет отдает? глупый ребенок, а ведь старше почти на полтора года. ренджуну почти девятнадцать, и ченлэ его никогда-никогда не догнать: у ренджуна разбитое сердце, первая любовь, секс без обязательств и город обклеен ядовито-желтыми стикерами, которыми он теперь расклеивает город для ченлэ. с присущей ему жестокостью. у ренджуна милосердия на них на троих хватит. лицемерия, наверное тоже. но ченлэ его любит. искренне. как-то совсем по-настоящему. противоречиво. от ренджуна у ченлэ внутреннее море из берегов выходит и первый приступ эпилепсии ренджуном спровоцирован, но ченлэ никогда в жизни об этом вслух не скажет. он ренджуна ни в чем не винит. он бы ренджуна себе всего забрал, даже такого забрад. но, если честно, лучше бы не видел никогда вообще.

у ченлэ новая школьная форма и старая потрепанная квартира. конверсы такие же старые и потрепанные, стоят у порога. на ренджуна ченлэ смотрит недовольно, потому что неловко и стыдно за свои слова становится как-то моментально, но говорить этом еще более неловко и стыдно, если честно:
- чего столбом встал? разуваться не учили? - ренджун в своих идеально начищенных туфлях стоит посреди квартиры. вот только и туфли сейчас, и форма все в пыли. ченлэ злится на него как-то искренне. ренджун совсем вещи беречь не умеет. как же он людей беречь научится? - думает, ченлэ, и ждет пока ренджун разуется, выгонять он его, конечно же, не станет, - что с рукой?

ренджун у ченлэ дома во второй раз. первый кажется сном каким-то. страшным очень, ченлэ тогда, пока они ехали в метро, прижимался щекой к плечу ренджуна. а люди выходили и заходили в вагон, почти не смотрели на них. вот ни капельки. ченлэ казалось, что они в какой-то параллельной вселенной, где все хорошо. вот бы соединить их все, - тяжелый вздох.

- ренджун, послушай, - ему хочется оставить все как есть: и это упрямство ренджуна себе оставить, и лицемерие тоже себе забрать, и вранье (глупый ренджун, совсем не умеет о любви врать, а ведь взрослый такой. брал бы пример с ченлэ - он никогда о серьезном не врет, потому что не умеет). ченлэ смотрит на него. стоит совсем близко-близко. думает, что ренджуну больно наверное очень. ченлэ смотрит на него в нерешительности, - я напою тебя чаем, ладно? ты ведь не против? а потом мы пойдем уголька покормим. я правда не знаю, как мы теперь это будем делать. ты со своей рукой и я . . . я же на тот забор больше без паники не поднимусь. прости. но мы как-нибудь справимся. а потом . . . потом ты забудешь обо мне, ладно? я заберу документы из школы на этой неделе. поэтому будет несложно.

он заберет документы из школы. найдет какую-нибудь работу. ему ведь теперь никогда не стать кардиохирургом. какой от него толк? будет подрабатывать и молчать о своей болезни. лишь бы на жизнь хватало и на лекарства. мать под них целую полку в кухонном гарнитуре выделила. можно сидеть и вечерами пересчитывать. новая захватывающая игра. без ренджуна будет не такой захватывающей. но рядом с ним так тяжело и больно. ченлэ разбивается.

ченлэ умирает каждую ночь, чтобы почувствовать его дыхание. но почему-то все равно ренджун тонет в его мертвом море. упрямо тонет. страшно. жутко. красно. и ченлэ даже не знает как это все остановить.

- пожалуйста, только не спорь со мной. я уже все решил, - ничего он не решил, старается казаться как всегда сильным. даже не понимает, как его это ломает изнутри. ченлэ слово "жалость" не любит и людей теперь сильнее боится, чем раньше. он же сегодня шугался по углам загнанным зверем. хорошо, что ренджун этого не видел, - идем.

ченлэ хватает ренджуна за запястье и ведет за собой на кухню.
рука у ренджуна обязательно заживет. и сердце тоже. все наладится. больше никаких дешевых пластырей не будет. однажды. а сейчас будет просто чай. и ченлэ откроет окна нараспашку, чтобы те теребили дешевые шторы с диким рисунком.

из крана вода капает.
звучно.

бабушка любила цветочный чай: она летом собирала под палящим солнцем полевые цветы. к середине июня ее кожа золотилась от загара. цветы сушили в доме у окна, расстелив на полу старые выцветшие за зиму газеты - она складывала их день за днем, одну к другой. здесь были рекламные газеты, программы передач, новостные сводки, желтая пресса. ченлэ доставал их все из шкафа, пропахшего дешевыми чернилами и старостью. дверь того шкафа громко скрипела, будто каждый раз, когда его тревожили, все это приносило мучения и бередило старые раны - шкаф страдал сколиозом, и никакое обезболивающее не помогало проржавевшим петлям. ни растительное, ни машинное масло. ченлэ еще помнит.

у него обычный пакетированный чай. самый дешевый. на упаковке написано "цейлонский", а на деле - труха. кажется глупостью, поить ренджуна чем-то подобным. ченлэ бы с радостью заварил для ренджуна бабушкин цветочный. но цветочного нет. ченлэ от досады кусает губы. ставит чайник со свистком на плиту. достает чашки. и они звонко опускаются на стол. смотреть на ренджуна сил нет, а хочется очень. у ченлэ весь словарный запас закончился, хотя до этого он купался в потоках мыслей и фраз. сейчас же сплошная внутренняя пустота. ченлэ хочется запомнить ренджуна в этой комнате. то, как он сидит. отштамповать взгляд. оставить его себе. оставить себе запах весны, которая спешно подходит к концу. лето, думает ченлэ, он проведет совсем один.

у ренджуна ведь нормально все с рукой будет?
и учиться он также будет хорошо?
станет достойным человеком?
и . . . ченлэ спотыкается об свои мысли.
горько. он ничего толком не знает о ренджуне:
- как рано он встает?
- когда и как попал в корею?
- что с его родителями?
- какие фильмы он смотрит?
- на что похожи его привычки? сколько их у него?
- что он любит читать? любит ли?
- какую музыку он слушает?
у ченлэ в голове вопросов ворох. перекроют все шаблоны ответов с головой.

в конце весны на берегу особенно хорошо, думает ченлэ. а по щеке ренджуна опять ползут солнечные лучики, по носу ползут, путаются в ресницах, сваливаются с них в тщетной попытке уцепиться. и смеяться хочется искренне. горько. солнце пристает к ренджуну - это хорошо. лишь бы оно и дальше так приставало. тогда у ренджуна точно все получится. обязательно. без него - без ченлэ. а на кухне безбожно пахнет весной, пускай сирень уже и отцвела. ченлэ не по себе. шлепает по протертому линолеуму босыми ступнями, скрипит дверцами светлого потрепанного жизнью гарнитура. у них ведь даже печенья никакого нет. стыдно как-то. если ты подождешь, говорит ченлэ, я пойду куплю чего-нибудь. но тот не готов ждать. хлопает ладонью здоровой руки по колену и встает. ренджун не готов ждать. у ченлэ сердце куда-то в пятки ухается. звонко так. неожиданно.

может быть, это правильно? - думает ченлэ, - этот чай в пакетиках ему бы точно по вкусу не пришелся, - думает ченлэ и кусает губы. у ченлэ ведь даже печенья никакого нет, да и, чего лукавить, денег на печенье тоже нет. толку от него? ченлэ думает, что они бы сходили и покормили уголька. последний раз вместе. ченлэ бы как-нибудь с паникой в карманах перелез через забор. и ренджуну бы даже обязательно помог. но последнему это не надо. ченлэ кивает и кусает губы. он бы напоил ренджуна чаем. хотя бы один раз. один единственный. но у них чего не получается: ни кино посмотреть, на площадке спокойно посидеть и не промокнуть, ни кота нормально покормить, ни чай выпить. он бы взял печенье в долг лишь бы ренджуна порадовать. потом бы как-нибудь долг вернул.

но ренджуну не надо. ренджун говорит о том, что ченлэ классный. а у ченлэ куда-то сердце на семь этаже вниз ухается, пробивая полы и потолки с грохотом, поднимая клубы пыли и известки. ренджун желает ченлэ здоровья, а у того цифра двадцать из головы не выходит. без ренджуна, ченлэ кажется, они никогда прежде и теперь никогда-никогда уже точно не будет здоров. и двадцать процентов сокращаются до нуля. у ренжуна белые носки об их пол пачкаются. и пускай в квартире чисто - ченлэ ведь не переносит пыль, а все равно белые носки пачкаются. а еще ченлэ, глядя на ренджуна, думает, что он ведь уже все решил (на самом деле нет, ничего не решил), и что будет правильно, если тот уйдет насовсем. ченлэ заберет документы из школы на этой неделе. найдет себе какую-нибудь невзрачную работу и будет врать про свое здоровье, а когда у него будут случаться приступы, его будут увольнять. он будет бояться включенных в ванной электроприборов, углов в девяносто градусов, закрытых дверей, фарфоровой посуды, потому что она бьется, но самым большим стрессом станет общение с людьми.

у ченлэ - ноль процентов на выздоровление, а у ренджуна - грязные белые носки, которые он точно теперь выбросит. а еще у ренджуна по лицу бегают солнечные зайчики - ченлэ бы их все руками собрал. вот честно. и губами бы тоже собрал.

ренджун на ченлэ не смотрит. торопится зачем-то. они ведь могли выпить чай. первый и последний раз. ченлэ стоит в пороге в кухне, прислонившись плечом к дверному косяку. у ренджуна ботинки не слушаются. и слезы топят пол. ченлэ не по себе за этим наблюдать. он бы взял самое вкусное печенье какое бы только нашел. для ренджуна ченлэ ничего не жалко. и в квартире пахнет весной. а еще немного воспоминаниями из детства: луг, залитый солнцем.

леле, в цветах вся доброта мира, все волшебство.

она всегда говорила глупости, говорила фразы, которые простые люди не говорят и кожа ее золотилась в середине июня от загара - любимый цвет ченлэ. ренджун тоже говорит глупости. ченлэ уже со счета сбился, вот честно. ренджуна не только ботинки не слушаются, еще не слушается замок, кажется тоже специально, намекая на то, что вот-вот чайник закипит, коты ренджуну не поддаются - царапают красивые тонкие пальцы, и мальчишки вроде ченлэ совсем от рук отбиваются. ченлэ думает, что упрямства ренджуна бы на всех хватило. у него самого столько нету. он ведь говорит только решительно, а на деле ничего сам решить не может. совсем ничегошеньки. а ренджуну замок все-таки поддается. ченлэ бы хотелось последний раз в глаза взглянуть, запечатлеть в памяти то, как с ресниц срываются солнечные зайчики.

у ченлэ страхов на весь мокпо хватит. и противоречий тоже. и шаблонов ответов для ренджуна - хоть продавай. он ведь все-все сообщения читает. ловит их словно бумажные самолетики, которые вот-вот могут сорваться и с порывом ветра улететь.

у ченлэ воспоминаний под кроватью на них двоих хватит. а еще бы он хотел о ренджуне все-все узнать. еще столько мест, где они ни разу не были. ченлэ бы уговорил ренджуна к океану отправиться. ему нравится шум набегающих волн и то, как солнце тонет на закате, крики чаек ему тоже нравятся и как ноги вязнут в песке.

у ченлэ страхов на них двоих хватит. и противоречий тоже. он бы всем поделился. но ведь он уже все решил (на самом деле ничегошеньки не решил. и голос у него будет дрожать в ужасе, когда он будет документы забирать из школы, и перед глазами все поплывет, как сегодня, когда он оказался среди толпы совсем один. он ведь задыхаться начал в панике. никогда такого не было). ничего из него все равно не получится. он даже печенье купить не может и ренджуна уговорить немного подождать тоже.

у ченлэ перед глазами все плывет и сквозняк гуляет по шее, по ногам тянет, пытается высушить слезы ренджуна. ченлэ бы всю ту соль собрал и в коробку под кроватью обязательно сложил. только вот досада - она не гранулированная. у них ведь ни одной совместной фотографии, а хочется тысячи.

ченлэ думает, что ренджун уйдет также как бабушка.
заберет все с собой.
громко хлопает дверь.
чайник свистком заходится.

от волос ренджуна пахнет шампунем. и ченлэ даже понять не может каким. обнимает его крепко-крепко. у ренджуна слез бы на них двоих хватило, думает ченлэ, обнимая его также крепко. он бы его никогда в жизни не отпускал. и воспоминания совместные по банкам раскладывал, открытками бы коллекционировал. но ренджун дрожит весь и слезами захлебывается. ченлэ грустно-грустно от этого. ченлэ прижимается щекой к его плечу. думает, что ренджун совсем дурак. а еще думает, что он ничего на самом деле не решил. и что они должны выпить чай. и потом еще раз. и уголька покормить сегодня, завтра. каждый день. и что через забор он перелезет почти без паники. и пусть у него всего двадцать процентов и они однажды могут приблизиться к нулю.

все еще пахнет весной.
- ренджун, - он бы никогда его не отпускал. ни за что в жизни, - послушай, - у ченлэ слезятся глаза и нос закладывает, и за спиной у него истошно чайник кричит, - ты весь в пыли.
ченлэ смеется в его плечо. говорить ренджуну о страхах совсем не хочется.
ченлэ отстраняется. трет рукавом лицо. думает, что ренджун - дурак заплаканный.
- не уходи, ладно? - ченлэ неловко, а у ренджуна слезы по щекам ливнем и солнечные зайчики опять в ресницах путаются. ченлэ прижимается к его плечу опять, обнимает вновь крепко-крепко, - никогда не уходи. мне очень страшно одному.

ченлэ думал, что он - кит, закрытый в прямоугольник бассейна. а еще думал, что мертвое море внутри него бесконечно простирается от края до края горизонта, оставляя под ногами несколько квадратов бежевого песка. этот островок почему-то никогда не топит вода. ченлэ возвращается сюда практически каждую ночь. тоскливо смотрит на мутную полосу горизонта, соединяющуюся едва заметно с небом. вокруг бесконечное количество торчащих из воды иглами мачт, стремящихся к серому, унылому небу, наводящему антипатию и тоску. ченлэ кажется, что лучше бы он был китом, которого пронзили эти копья. или, в идеале, конечно, было бы еще лучше, ему бы они вспороли это беспросветное полотно над головой. иногда здесь выглядывает солнце. в такие моменты ченлэ вспоминает о том, что температура его поверхности шесть тысяч градусов цельсия. интересно, какова температура его ядра? ченлэ иногда хочется потянуться к нему руками. иногда ченлэ думает, что гореть не страшно. а еще он знает, что непременно сам утонет, если ступит в эту черную гладь под ногами. как ренджун, который тонет бесконечно. все переворачивается внутри. ченлэ в ужасе подскакивает на постели. вокруг ночная темень. луна светит в окно. мерно. спокойно. все на своих местах. на экране смартфона с экраном-паутинкой новое сообщение. пришло в 22:45. ченлэ считает. записывает поверх синих стикеров ответы. он еще не знает, что они синие. для него они ядовито-желтые. такие, которыми джено расклеивал город для ренджуна вокруг. ченлэ думает, что поверх этих ядовитых желтых стикеров, от которых у ренджуна столько тоски в глазах, нанес бы лишенными порядка мазками белую маслянистую краску, которая непременно бы красиво отражала свет.

растают ледники
укроют берега и белые киты
на спинах унесут все тайны

у ренджуна на плече весна лежит яркими лепестками сирени. ченлэ собирает ее щекой, думает, что аллергия - это не страшно. это ведь ренджун. в черных шунгитовых глазах ренджуна целый мир за спиной ченлэ и он сам тоже в них. ченлэ почти как кит, закрытый в прямоугольник бассейна. со своими новыми страхами, с мечтами, похороненными на площадке с рыжим рубифором, который непременно предназначался для того, чтобы сберечь детей. ченлэ не уберег. ченлэ думать пытается, что это все глупости и все это неважно совсем. но заместо это, по собственной глупости, конечно, пишет цифру двадцать. она полоской жизни из ммо преследует его по пятам.

у него этой самой глупой глупости, вот точно, на них двоих хватит. а еще нерешительности. и страхов тоже. на целый мокпо хватит. лучше бы упрямства, как у ренджуна. только вот не получается. упрямства у ченлэ ни на что не хватает. решительности кот наплакал. и все ченлэ прячет под кроватью - все свои самые-самые воспоминания оберегает как зеницу ока, никого не подпускает. ченлэ бы даже слезы ренджуна собрал. самым главным сокровищем. сокровищем семи морей из сказок.

у ченлэ внутри сад цветет на самом деле за бесконечностью мертвого моря.

пальцы ренджуна теплом мажут по щеке. у ченлэ улыбка на губах. разве ж он спорить смеет, что дурак? самый настоящий дурак, каких еще поискать надо. и все равно не найдешь, сколько не ищи. ченлэ закрывается барьерами. много рефлексирует. ощетинивается волком, даже не диким псом. никого к себе не подпускает. но у ренджуна столько упрямства. закроешь дверь - в окно пролезет, черед дымоход. ченлэ собирает все известные фразеологизмы. на самом деле давно тонет в глазах напротив. плещется китом, заполучившим волю. у ченлэ внутри целый мир для ренджуна открыт.

и чайник за спиной истошно кричит свистком. нервы режет. но ченлэ будто не слышит его. ченлэ будто не чувствует, как по ногам сквозит. и ему будто все равно, что ренджун опять не разулся. и что вся школьная форма ренджуна в пыли. а еще дома даже печенья никакого нет. и чай самый обычный. даже не листовой. пакетированный. как та вода не из артезианских источников. ченлэ кажется, что ренджуну повезло и ченлэ тоже на самом деле очень, потому что ренджун еще меньше, иногда думается, может к жизни приспособиться. точно бы погиб под оползнем. ченлэ чувство вины гложит сильно - теми самыми входящими сообщениями, не получившими ни разу ответа. а потом представляет себе ренджуна под ярким солнцем и океан крови, разливающийся вокруг инородным красным: по серому бетону, асфальту под ногами, зелени травы.

- ренджун, прости меня, - это из-за него теперь у того рука в гипсе и заживать точно будет полтора месяца. ченлэ ведь знал, что ренджуну тяжело самому перелазить через забор, хоть он и делает вид, что силой отличается. на самом деле очень сильный, - думает ченлэ. а еще ченлэ думает о том, что у них ведь ничего совершенно не было. и на двоих даже до вороха воспоминаний не хватает. крохи какие-то. а хочется многого. как он мог вообще думать о точке, когда тут явное многоточие?

он только и может сейчас, что повторять, под вой болезненный чайника: прости меня. одними губами. как умалишенный. заевшей пластинкой на граммофоне. хрипеть под ретро. а глаза слезятся, у ренджуна ведь весь костюм в пыли старого китайского хлама, купленного на алиэкспрессе по дешевке и складирумемого целым миров в длинном коридоре темного подъезда.

у ренджугна с губ слова иероглифами слетают, оборачиваются яркими красками вокруг. их черно-белое немое кино наконец-то озвучивается, становится реалистичным, становится жизнью. ченлэ слово "кич" не переваривает. но существование его именно разве что кич и напоминает. ренджуну без ченлэ плохо. правда ли? ченлэ у глазах ренджуна китом плещется.

среди бескрайнего черного полотна
ренджун ступает по поверхности воды
та отдается рябью.

если бы только он знал о том, сколько лет ченлэ в ожидании. порой ему видится, что они две заблудшие души, ерунда такая, которые в прошлой жизни обещали друг другу вновь встретиться. одно мертвое море на двоих. иногда здесь светит солнце. как теперь. ренджуновы пальцы прохладой на коже. у ченлэ от его близости дыхание спирает. не так, как прежде. волнительно. дыхание ренджуна на губах остывает яркими всполохами обрывочных мыслей.

ченлэ кажется, у них обязательно все будет. много воспоминаний на двоих. восторженными карточками, развешанными на стенах. одна картина пазлами, собранные в четыре руки. походы в кино, обязательно на марвелл, вой ветра со стороны океана и бархатный шум волн вокруг, и много книг прочитанных по очереди или просто вслух. ченлэ хочется все перечеркнуть - раскрасить хаотичными мазками белого, чтобы можно было написать все заново. отточенными движениями. не идти напролом, не совершать ошибок.

дыхание ренджуна на губах яркими всполохами.
непередаваемой красоты живописью.
ренджун - произведение искусства
с яркой синей аурой.

у ренджуна губы теплые-теплые на вкус. спину холодит дверной косяк. и чайник где-то в другом мире паром и свистом разрывается. у ренджуна губы мягкие. а еще он лепит вокруг синие стикеры. совсем не желтые. ченлэ пальцами собирает ткань темной формы. на поцелуй отвечает. первый раз. ренджун ведь просил, конечно же, только из-за этого, ничего большего. глупый мальчишка языком по губам ведет в порыве нежности. осекается. целоваться ченлэ, конечно, не умеет. стыдно даже как-то. решительности не то, что на двоих, на него одного еле хватает. а хочется. и жадно целовать хочется, и нетерпеливо. когда-нибудь потом.

у ченлэ. стыда на них двоих хватит, ей богу. еще столько же останется. ченлэ в стыде своем отстраняется, утыкается в шею ренджуна, собирает с нее мягкий запах. говорит, что нужно выключить чайник, обязательно выключить чайник. у него ведь даже чая нормального нет. он бы сходил в магазин за чем-нибудь вкусным, правда. потом бы обязательно отдал деньги, но ренджуна чем-нибудь угостил, думает. думает, что ренджун удивительный. только вот целовать его по-настоящему, по-взрослому как-то пока не очень выходит. слишком большое и серьезное для ченлэ откровение. но у него обязательно потом получится.

вся квартира в синих стикерах.

- ренджун, - его обещание никогда не уходить ченлэ, конечно же, обязательно запомнит, думает, сложит по кровать в коробку, спрячет подальше от чужих глаз. у ченлэ станет еще на один секрет больше, а потом еще на один, и еще, он соберет целую книгу тайн, - спасибо тебе.

ченлэ никогда еще прежде не говорил на китайском с ренджуном, а теперь говорит. смотрит в черные-черные глаза.
никогда так серьезно не смотрел, а теперь смотрит. и целует. только теперь сам. ему хотелось бы умело, но едва получается. запомнить вкус губ ренджуна тоже очень-очень хочется.

ченлэ кажется, что реки меняют движение. мать смотрит спокойно, когда он говорит, что останется в школе. с чего бы ей быть против, когда купила новую форму вот-вот? ченлэ каждое утро проходит, проезжает знакомый маршрут. лазит по ночам через двухметровый забор почти без страха. с паникой, конечно, подкрадывающейся к нему тихой подступью почему-то уже после. уголек ластится, лижет мальчишеский пальцы, мурлычет громко и радостно топорщит хвост, сворачивается на дне своей коробки, которую ченлэ поменял несколько дней назад. курит ченлэ не меньше. ловит на себе хмурый взгляд ренджуна и улыбается подсолнухами. выдавливает на ладонь горсть таблеток по расписанию - минута в минуту. к врачу ходит неохотно. все еще мигает над головой цифра двадцать, как в ммо. у ченлэ бессонница и рецепт на успокоительное. но ренджуну он ничего не говорит. смотрит на него спокойно, а на деле захлебывается паникой.

ченлэ продолжается заниматься простейшей арифметикой, в которой один плюс один равно двум.

весна подходит к своему завершению где-то в столовой, когда из дрожащих рук выбивают зеленый яркий поднос зеленью. разлетается обед по полу. у ченлэ ни улыбки, ни усмешки в запасе нет. смотрит загнанно. ченлэ разучился убегать ветром. быстро-быстро. не быстро тоже разучился. и смотреть зло и яростно тоже больше не в силах. последних не осталось вот совсем ни на что. ченлэ про себя думает, что сюда даже ногой не сунется. никогда. у ченлэ истерика внутренняя на грани очередного эпилептического припадка рассыпается по полу. он бы все собрал. но смотрит загнанно, в растерянности раненным зверем. чужой желчью ченлэ травится. захлебывается воздухом.

ченлэ думает, что весна обязательно должна обернуться летом.
яркими красками расцвести вокруг.
цветами всевозможными аромат источать.
не получается.
ченлэ смотрит в черные-черные глаза ренджуна.
в его детских пальцах тонкое запястье.
ченлэ считает до двух.
думает, что на них двоих его одного страха хватит вполне, но делиться с ренджуном бы он ни за что не стал им.
вот тебе и простейшая арифметика. ченлэ на трех сбивается со счета. он столько даже считать не умеет, вот честно.
все из головы вылетело. а запястье ренджуна держит крепко, смотрит раздраженно. ему хотелось бы. на самом деле не получается. у ченлэ дрожа руки страхом, совсем не яростью. и любить ренджуна очень-очень хочется. а не вот это все.

ренджун, по правде говоря, так ни за кого раньше не болел, как болеет за ченлэ. и верит в мальчишку тоже так сильно, как ни в кого раньше не верил. ренджуну думается, что чжон ченлэ заслуживает вселенной, а не пыльной заброшенной человечеством коробки. заслуживает даже не самой маленькой из, а огромной с самыми дивными растениями, бесчисленными лазурными берегами и озерами всех цветов и оттенков мира. в той вселенной уголек ютится в его просторной светлой квартире, где всегда солнечно и чисто, все обои плотно приклеены к ровным, не сыплющимся от старости стенам и кровать у них – одна на двоих, лежа на которой не приходится судорожно жаться к стене, чтобы места хватило обоим. неудобно до черта и жарко-жарко от чужого дыхания на своем лице и близости. а еще ренджуну во вселенной, которую ченлэ совершенно точно заслуживает, такой огромной и прекрасной, не приходится носить свой тяжелый ноутбук в школу, чтобы вечером в компании мальчишки смотреть супергеройские фильмы, так им любимые.

настоящая – какая-то совсем неправильная. вселенная, в которой они живут-выживают, не подходит для деревенских мальчишек, вроде них. вот совсем не подходит.

в этой вселенной у ченлэ незаслуженно худо-бедно в квартире, старые уродливые обои отклеиваются от стен и отсутствует нормальная бытовая техника, к которой привык изнеженный роскошью ренджун: ни компьютера, ни телевизора, ни приставки. даже мобильный у него в мелкую сеточку, раздробленный на битые пиксели и ренджуновы частые сообщения – памяти катастрофически не хватает на что-то большее, приходится удалять. ренджун неожиданно открывает в ченлэ поразительный талант готовиться ко всем предметам на «отлично» без интернета и с ним же впервые посещает школьную библиотеку, в которой, честно говоря, больше смотрит на самого ченлэ, нежели на корейские строчки в какой-то совсем неинтересно ему книге.

смотреть на ченлэ – напротив – так интересно, чудно.
(где хочешь поставить ударение, там и ставь – не прогадаешь.)

ренджун смотрит на ченлэ очарованно, неумело скрывая любопытный взгляд за книгой, а потом и вовсе наглеет – в открытую. встречается с ним взглядом, цепляясь за короткие ресницы, в которых лучами застревает солнце, лижет, целует мальчишеские щеки, путается в светлых локонах, слабым мягким сиянием окутывая голову ченлэ. чудно и чудно, ей-богу. ренджун смотрит на ченлэ влюбленно. даже не смотрит – любуется, склонив немного голову набок. невольно облизывает пересохшие губы, чувствуя чужой взгляд, мажущий по рту мимолетно, будто бы преступно откровенно. ренджун пишет на стикере «16.48», лепит где-то между старых фолиантов и более новых изданий, что все еще приятно пахнут свежими чернилами, и они, такие влюбленные и глупые, совсем еще мальчишки, играющие в нелепые детские гляделки, остаются навсегда молодыми в этом мгновении. остаются добрым воспоминанием и о школе тоже, где прежде видели лишь одну несправедливость и предательство.

между несправедливостью и предательством они нашли друг друга..

ренджун ведь и правда хотел как лучше: защитить ченлэ было его единственным желанием. но в этой вселенной ренджун – глупый-глупый, и делает все невпопад, совершает ошибку за ошибкой, оступается часто и ломает конечности. болеет чем, кем не нужно. у ченлэ от ренджуновых поступков – одни неприятности: ссадины кровоточат сильнее, чем прежде, от неумелости рук, эпилепсия просыпает от гневливо сказанных, необдуманных слов. ренджун рассказывает их секрет, в желании защитить, но назавтра об этом будет знать уже вся школа, и новой волны травли не миновать. ренджун и сам попадет под раздачу: бегать быстро он не умеет - слабак, каких только поискать, словами не владеет так искусно, да и вообще на корейском говорит неуверенно и тихо. но это волнует его в последнюю очередь, по правде говоря. ему сменить школу – ничего не стоит, пусть это даже и будет непоправимой заметкой занесено в его личное дело, а вот у ченлэ такого выбора нет – только бежать, бежать быстро, как он умеет, в отличие от ренджуна, да прихватив с собой остатки растоптанной гордости и здоровья.

ренджун в этой веселенной - тоже какой-то совсем не правильный. и все портит, и лгать не умеет: взгляд полон плохо скрываемой вины и стыда. отводит глаза, на ченлэ не смотрит, сжимается весь, замыкается в себе. щеки лихорадочно горят. врать ченлэ – самое большое преступление из, и ренджуна легко словить с поличным. он ведь не какой-то там отъявленный врун, а тот самый врунишка насмешливым дженовым тоном.

- не беспокойся, все со мной хорошо, - ренджун на ченлэ не смотрит, хоть тот и выглядит так взросло и красиво в изумрудной униформе – чудо как хорошо выглядит! ренджуну бы смотреть хотелось на него долго, на такого взрослого и красивого, любуясь, и поцеловать в теплые мятные от лотте гам губы, перегнувшись через прилавок между ними, хотелось бы тоже – ему ведь так нравится это делать. очень-очень нравится.  но получается лишь уставиться в носки собственных туфель. первая улика – пыль, принесенная с площадки позади школы, взволнованно думает ренджун. думает, лишь бы не заметил. – я взял компьютер, посмотрим сегодня фильмы у тебя? могу даже остаться у тебя…

в среду родители ченлэ работают в ночь – ренджун знает. ренджун собирает своего ченлэ по кусочкам, нанизывает каждый факт его жизни и привычки словно сочные лесные ягоды на тростинку, а после смакует подробности познанного, потому что все о ченлэ кажется таким ценным, что хочется хранить внутри бережным секретом, складывать в коробку для драгоценных вещиц.

- знаешь, возьми мои деньги и купи все, что захочешь. можешь даже взять соджу. я подожду снаружи, хорошо? - ренджун торопливо выкладывает из кармана смятые бумажки и удирает, чувствуя, как щеки горят алым; звенит колокольчиком над дверью, выбегая из магазина. у ренджуна болят колени. и меж лопаток тоже болит, когда он ведет плечами, но ченлэ об этом знать не нужно. вот совсем. ренджун и так ему лишние поводы для волнения подкидывает с завидной частотой, да и вообще какой-то совсем неправильный.

ренджун садится на скамейку напротив выхода из магазина, дышит тяжело, ногти впиваются в деревянный брусок. сердце бьется бешено – тук, тук, тук. в ушах отдается, в горле застревает едким комом невысказанной правды. лоб мокрый, пряди липнут к влажным вискам. ренджун и сам не знает, отчего напугался так сильно, он ведь ченлэ врал и раньше: про отношения без обязательств, про то, что уголька ему взять разрешили. и вот теперь, оказывается, про свое умение хранить секреты наврал. не врун, а самый настоящий врунишка. и предатель тоже. и еще дурак.

ченлэ ведь заслуживает вселенной – самой большой и красивой. и в той вселенной ренджун наверняка никогда не врет и предает. ченлэ сам покупает им чипсы и соджу и домой они идут, весело обсуждая прошедший день – вот это вот все. в настоящей же – вязкое молчание и ренджунов понурый взгляд. ренджун на ченлэ не смотрит, хоть и очень бы хотелось, на такого взрослого и красивого. и на то, как лучи заходящего солнца застревают в коротких ресницах, лижут, целуют мальчишеские щеки и путаются в светлых прядях. ренджуну целовать его хочется, жарко и по-юношески жадно, даже если ченлэ от этого весь рдеет и загорается пламенем под его прикосновениями – так даже лучше, ренджуну очень-очень нравится.

а получается иначе. как-то неправильно совсем. как и все в этой чертовой вселенной.

ренджун целует ченлэ отчаянно, неуверенно, как только за ними закрывается дверь квартиры. пластиковый пакет опускается на пол, и жестяные банки внутри бьются друг о друга, пакет со снеками шуршит. ренджун целует ченлэ безнадежно, и выдает себя тем с головой. заключает лицо в прохладу своих ладоней, напирает, вынуждая ченлэ сделать шаг назад и прижаться спиной к двери. просить прощения ренджун тоже не умеет, и у ченлэ, по правде говоря, от ренджуновых поступков – одни неприятности.

- слушай, - ренджун смотрит виновато, из цепкости рук не выпускает. лицо ченлэ близко-близко: чужое взволнованное дыхание опаляет ренджуновы и без того горячие щеки, заставляет почувствовать горячность вины еще больше. – мне надо кое-что сказать тебе…

ренджун его взгляд из своего плена не выпускает, приковывает. у ренджуна глаза черные-черные, топкие – ченлэ в них увязнуть ничего не стоит. ренджуну от этого гадко и стыдно. а еще боязно до черта. врун, предатель и дурак, а еще и трус в придачу – вот это вот все. сказать правду не решается.

- дядя начал волноваться за мою успеваемость и нанял мне пару репетиторов. четыре раза в неделю по два часа. один из них будет приезжать к нам домой, а ко второму – к профессору – я буду ездить в университет. дядя хочет, чтобы я прочувствовал атмосферу и понял всю значимость того, что мне предстоит, - ренджун сказать правду не решается, ограничиваясь полу_. об этом он ченлэ тоже хотел рассказать, чувствуя себя виноватым, но то, что он сотворил сегодня, ни в какое сравнение с репетиторами не идет. – я больше не смогу проводить так много времени с тобой. мне очень-очень жаль, ченлэ.

жаль, что над тобой будут издеваться пуще прежнего. жаль, что я не могу защитить тебя. жаль, что я виновник всех твоих неудач.

ренджун ведь глупый-глупый, и совершает ошибку за ошибкой. а потому вновь открывает свой поганый лживый рот, хоть и говорит в этот раз чистую правду.

- знаешь, ченлэ, ты ведь очень-очень мне нравишься. и с джено у меня ничего не было с тех пор, ты не подумай. и целовать мне тебя нравится - вот это вот все, - ренджун задыхается, выпаливая все никак не заканчивающиеся признания ченлэ в лицо. пакет шуршит снеками и бьется жестянками под их ногами, а ренджуну от полуправды ни капельки не легче. вот совсем.

тот еще врунишка.

у ренджуна упорства на все мокпо хватит, так ченлэ говорит. на всех корейцев и, возможно даже, китайцев вместе взятых. так у него его много. ренджун стоит на своем до последнего, а переубедить ченлэ все равно не получается: у того доводы железные, хоть ренджуну кажется – вот только представь на секундочку – они бы могли поместиться на его узкой кровати вдвоем, если бы один из них судорожно жался к стенке, а другому было бы жарко-жарко от чужого дыхания на своем лице и чужой близости. и тонкие тщедушные конечности плелись бы между собой. но ченлэ все равно достается диван, а ренджуну – мальчишеская узкая кровать здесь-не-поместятся-двое-дурак-ты-такой и ты-о-своей-руке-побеспокойся-глупый.

ренджун не находит, что сказать в ответ – у ченлэ ведь чертовски железные доводы, а у него – всего лишь глупые подростковые желания, навеянные нетрезвостью. ренджун опирается на стену, чувствуя хмельное головокружение и горьковатый привкус третьесортного соджу на языке. ведет. сильно. пьяно ренджун – и не понятно отчего больше, от алкоголя в изнеженном организме или все-таки сильной влюбленности, что ему подобна – разглядывает мальчишескую спину, пока ченлэ поднимает в комнате ветряные ураганы одеялом. шуршат обои у самого потолка, тонкие невесомые шторы подчиняются его напору. ренджун себя чувствует здесь удивительно спокойно, уютно. будто дома, которого у него никогда толком и не было. а с ченлэ это - перманентное чувство, его маленькая секретная константа.

с ченлэ ему безумно хорошо рядом. тот даже не знает, насколько хорошо.

и ренджун бы ни за что не выменял их тайные вечерни на походы в клуб или гуляния до самого восхода по сияющим ночными огнями улицам мокпо. ему до интересов своих сверстников дела никакого, а до ченлэ очень даже, хоть ренджун и считает супергеройские фильмы, мальчишкой любимые, немного глуповатыми - с однозначными концами и черно-белыми героями. ченлэ сверстникам не нравится, тот отвечает им взаимной аллергической реакцией, закипает дерзостью и заболевает эпилепсией, а ренджуну с ним до одури хорошо и спокойно. он бы это ни на что иное не выменял. вот честно.

ренджун пьяно разглядывает мальчишескую спину, размазывает горьковатый алкогольный привкус по губам в трепетном волнении. хочется подойти со спины да сильно прижаться к нему, ласково, нежно, щекой потереться о светлый пушистый затылок, чтобы до внезапной щекотки в носу от лезущих в лицо волосинок – всего лишь очередное глупое подростковое желание, невеяное нетрезвостью ума.

его ченлэ пахнет особенно – ветрами и мертвыми морями, чудными цветами, что цветут в ренджуновой грудной клетке, теплый-претеплый в местечке за ухом и на вкус соленый, как эти самые моря. моря ченлэ волнуются под ренджуновыми прикосновениями, лижут пытливые мальчишеские пальцы теплом набегающих волн, когда ренджун к нему прикасается немного откровеннее, чем прежде, смелее и как-то, кажется, по-взрослому: целует в алое зардевшееся ухо, легонько прихватывая мочку зубами, мажет горячим ртом по шее, где заходится дикий от возбуждения пульс. у ренджуна топкая нежность к резко сведенным чужим коленкам и к ряби, что дрожью по морям ченлэ, по спине вдоль позвонков, по его чувствительной коже на шее к губам, когда он их целует вновь. вязко, мягко, влажно. ренджун целовать ченлэ хочет только так: неторопливо, смакуя его вкусы каждой секундой, ощущая сбившееся дыхание щеками. до боли в легких и горячего тепла на губах. ренджун целует его так, в ответ получая испуг и детское смущение, когда ладонь скользит по острому колену. немного выше, совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы ченлэ затопило внутренним неудержимым стыдом.

ренджун этого лишен джено, приучен к откровенностям и ими увлечен. у ренджуна – по-юношески сильное влечение, когда он целует ченлэ вязко и влажно, топит того в своем невинном горячем смущении. хочет прикасаться много, исследовать реакции с любопытством первооткрывателя. но ренджун, может быть, стыда и лишен джено, но совести у него – предостаточно, хоть та и затихает под действием третьесортного соджу, горчащего на языке.

именно поэтому ченлэ достается диван, а ренджуну – мальчишеская узкая кровать. ренджун отступается от своего упорства, но глаз еще долго не смыкает, взглядом цепляясь за обрывок отклеившихся уродливых обоев у самого потолка.

пугать мальчишку своим упорством ренджуну не хочется, хоть и думается под действием третьесортного горького соджу, что он, ренджун, многому его мог бы научить, показать. ченлэ наверняка думает, что ренджуновы руки всегда холодные, несущие боль и разрушения всем на пути своего хозяина, но тот бы с радостью показал ему иную сторону, будь тот не так пуглив и отступчив.

ченлэ ведь тоже нравится целовать ренджуна: осторожно, неумело, с ему одному присущим придыханием. ченлэ несмело тянется к нему, прикрывая веки задолго до, как их губы соприкоснуться в каком-то из мгновений вселенной (похоже даже, в самой реальной из), и ренджун недолго любуется его слабым румянцем и мягкостью приоткрытых желанных губ, дрожащими ресницами прежде, чем закрыть свои глаза и вступить в неспокойные моря ченлэ. моря ченлэ волнуются под ренджуновыми прикосновениями, лижут пытливые мальчишеские пальцы теплом набегающих волн, но он тут же отступает, чувствуя хоть намек на отрицание.

ренджун думает, что ченлэ заслуживает уважения.

и честности тоже заслуживает. ренджун зовет леле заплетающимся языком сквозь зазор двери, приоткрытой в гостиную, где одиноко ютится ченлэ на диване. тот не отвечает, хоть ренджун и знает, что тот не спит. ренджун чувствует это (ченлэ ведь даже не представляет, насколько сильно), но настойчивости не проявляет, надеясь, что его глупость не будет иметь завтра огромной для них цены.

ошибается.

ченлэ заслуживает вселенности, уважения и честности, а не ренджунового предательства. вот правда.

он понимает по цепкости пальцев на запястье, по скорости шага, за которым еле поспевает, что он облажался. сильно облажался перед ченлэ, предал его, сам того не желая. ренджун ведь и правда хотел как лучше: защитить ченлэ было его единственным желанием. но в этой вселенной ренджун – глупый-глупый, и делает все невпопад, совершает ошибку за ошибкой, оступается часто и ломает конечности. рука отчего-то начинает ныть, глаза гореть от злости на самого себя. ренджун не находит, что сказать в ответ – у ченлэ ведь чертовски железные доказательства его вины, а у него – лишь глупые оправдания его мимолетных желаний: защитить, быть в отношениях без обязательств, чтобы он приревновал, целовать губы жарко и по-юношески сильно (это ведь не отрицает тех вязких, мягких и влажных поцелуев, что были до).

ренджун облажался и, по правде говоря, путей исправления своей оплошности не видит. глупый такой, совсем дурак. и последний предатель тоже

- ченлэ, пожалуйста, - ренджун затравленно скулит, тихо так. с силой сжимает пальцы на гипсе, пытаясь утихомирить вполне заслуженную своей подлостью боль. не подходит ближе, оставаясь на расстоянии. каждый шаг, каждое необдуманное слово – маленькой провокацией, детонатор к большому взрыву. у ренджун страх за состояние мальчишки смешивается со жгучей виной, горит на щеках, сушит рот, сухой язык противно липнет к небу.

(может, ренджун путает эффект вины с эффектом от похмелья по незнанию, но ситуацию с ченлэ это вряд ли его спасет.)

- леле, - у ренджуна голос мягкий, бархатистый. китайским шелком стелется к ногам ченлэ. он примирительно вытягивает руки в желании согреть мальчишку в своих объятиях, спасти от очередного приступа, вызванного ренджуновой глупостью, но шаги к нему предусмотрительно не делает. у ренджуна упорства на все мокпо хватит, так ченлэ говорит. но страха за его здравие еще больше: на всех корейцев и, возможно даже, китайцев вместе взятых хватит – это уж точно. – дыши, леле. я все объясню, только дай мне шанс. я знаю, я об этом просил уже много раз, но все совсем не так, как ты думаешь, пожалуйста.

ренджун невольно делает шаг все равно, когда ченлэ нервно цепляется пальцами за воротничок. ренджун к нему готов рвануть в любую секунду, чтобы спасти. и, возможно, даже умереть луной, чтобы услышать дыхание ченлэ солнцем.

- иди ко мне, - ренджун осторожно улыбается, гостеприимно расставляя руки шире. выходит так себе, но иного пути у него нет. ченлэ в таком состоянии – не лучший собеседник. его успокоение - единственное, чего ренджун желает сейчас. – мы со всем справимся. вместе. как и всегда. вспомни, как было хорошо вчера. думаешь, я такой отъявленный лгун, чтобы притворяться влюбленным в тебя, а за спиной строить козни?

ренджун внезапно чувствует укол обиды. отдаленный такой, совсем незначимый за беспокойством о ченлэ. мальчишка ведь знает о нем столько, сколько никто не знает. и чувствует его настолько сильно, ренджун сам даже не может представить. неужели он действительно может думать о таком?

- я виноват перед тобой, но никогда не хотел тебе зла. ты не можешь этого не знать.

и ренджун совершено наплевать на некоторые вещи сейчас:

- то, что он говорит на китайском, не стесняясь своего происхождения – громко и уверенно;

- то, что он так открыто признается чжону ченлэ на школьной площадке, хоть и глухо пустой, но с опасностью быть обнаруженными чужими непрошеными взглядами;

- ренджун бы ченлэ прямо тут поцеловал – чутко и трепетно, если бы это успокоило его и решило парочку насущных проблем.

- я ведь не джено, ченлэ. ты это знаешь.

с недавних пор ченлэ любит дождь. а еще шум стиральных машинок в прачечной. на прошлых выходных они с ренджуном застряли в той, что находится по соседству - в двух домах от дома ченлэ. он часто сюда ходит. обычно идет с учебниками. на то, чтобы постирать вещи необходимо часа два-три. матери некогда. она вечно работает. вечно без выходных. в прошлое воскресенье ченлэ разглядывал в витрине прачечной отражение ренджуна, уткнувшегося чуть ли не носом в телефон. был ливень. запах сырости с улицы проникал в помещение вместе с холодом, ченлэ кутался в теплую кофту. почему-то то воскресенье (последнее воскресенье весны) было промозглым. но, все-таки, одним из лучших.

мерный шум стиральных машин вокруг. в болтающихся на шее наушниках секс пистолс пророчат об отсутствии будущего. сквозняк ползет по ногам и опять дождь. ченлэ думает: расписание что ли? он заменил ренджуна учебником по программированию, взятым в библиотеке. оказалось, очень интересно. по крайней мере заглушает мысли, разбивающиеся в дребезги о черепную коробку. мысли о собственной несостоятельности и тупости забивают сваи. и пока вещи совершают свой тысячный оборот в триста шестьдесят градусов, ченлэ пытается подружиться с паскалем. выходит хуже, чем с ренджуном. ченлэ думает, что от паскаля по крайней мере не нужно бегать, боявшись все испортить своей социопатией - эта растет на дрожжах. после эпилепсии по-особенному стремительно.

ренджун залепил все пространство вокруг синими стикерами. даже собственное отражение в стекле, попадающееся время от времени на глаза, тоже залеплено. ренджун фантомно всегда будет рядом. ченлэ понимает это уже сейчас - в свои несчастные семнадцать лет, оставшись один на один с собой пару дней назад. джон лайдон в болтающихся на шее наушниках призывает бога хранить королеву. с паскалем никак не ладится.

на следующее утро ченлэ наворачивает круги по периметру школьный крыши. на самом деле прячется. ченлэ никогда не говорил "я убегаю", "я прячусь". ченлэ говорил как-то совсем по-другому. теперь слово "страх" вошло в обиход и вросло в речь. безобразно липкое как и все эти синие стикеры. которых особенно много дома. ченлэ приходил в ренджуну позавчера днем, а тот уехал с одноклассником за город. чжону ченлэ больше не хочется смеяться. даже самыми дешевыми из самых дешевых китайскими колокольчиками. он хотел сказать, что был не прав и очень растерялся. вот правда очень. а ренджун уехал за город с джено. горькая усмешка приклеивается к лицу. поклон на девяносто градусов. он не знал, простите. в этом богемном районе его истасканные конверсы с грязной подошвой, купленные за бесценок матерью, выглядят вызывающе дико и слишком для ченлэ смело. а еще здесь нет синих стикеров. ни одного. зато ядовито-желтых полно. у ченлэ от них уже температура повышенная третий день - ниже тридцати семи не опускается. но в целом держится где-то под тридцать семь и пять. а он все равно под дождем упрямо лезет через забор, чтобы покормить уголька. котенок прижимается к нему, дрожит весь. у ченлэ же руки горячие и щеки горят в того самого дня.

а курит он в затяг одну за другой целый час без остановки дешевые сингапурские данхилл. пока задыхаться не начинает, пока голова болью не отзывается. ченлэ себе места никак найти не может. и с паскалем у него не ладится. и синих стикеров кругом целое цветочное поле - конца и края не видать. все так залеплено.

ченлэ думает, что лучше бы он в тот день упал без сознания и навсегда. а еще, что ренджун прав. ренджун, конечно же, прав. тут даже спорить не о чем. ченлэ всегда его отталкивает. до этого отталкивал по подростковой глупости - впутывать ренджуна, изнеженного корейского мальчика, который слово боится произнести, было как минимум неправильно. а потом думал, что "зачем ренджуну эпилептик?" и много всякой другой ерунды думал. а еще ченлэ жалеет, кусая пальцы болезненно, что не остановил ренджуна. продолжает наворачивать круги на школьной крыше.

у ренджуна глаза черные черные, яшмой блестят в солнечных лучах. ченлэ засыпает у него на коленях. верит, что так будет всегда. и прикосновение холодных тонких пальцев запоминает точно. каждый поцелуй мягких ренджуновых губ слепком на памяти. всего два человека в целом мире называли чжона ченлэ детским и таяющим леле: бабушка и ренджун. называли так, будто этим коротким леле хотели всего мальчишку обнять, вкладывая, наверняка, больше, чем в нем самом есть на самом деле.

он места себе найти не может. ревность в ченлэ черная-черная, отравляет его температурой в тридцать семь и пять уже больше сорока восьми часов. а он так возбужден, что не может никак успокоиться. и ноги носят его кругами.

кто-то расписал парту ченлэ оскорблениями, закидал рюкзак с самого утра мусором, в своем шкафчике он нашел учебники, залитые дешевым растворимым кофе и пластиковый стаканчик. ченлэ костяшки пальцев кусает так, что следы от зубов остаются ямками и не сходят долго-долго. без ренджуна никак не справиться. страшно до жути оказывается. и ченлэ, который всегда храбрился, внезапно оказывается совершенно сломленным. совсем он не смелый, как думает хуан ренджун. ченлэ ему сообщения каждый день пишет. в черновики, конечно же. а отправить вот никак-никак не решается. каждое сообщение заканчивается отчаянным "простои меня, пожалуйста" или еще лучше "умоляю прости меня", а еще всякими глупыми "я без тебя жить не могу" совсем уж высокопарными. поэтому все в черновики. порядка пятидесяти штук.

до ренджуна целых три парты. ченлэ в затылок ренджуна пялится все уроки. теряет внимание, когда его внезапно спрашивают на корейском, он даже не сразу понимает, что это к нему обращаются. весь вздрагивает растерянностью. а класс взрывается хохотом и нелестными комментариями, мол, чжон ченлэ со своей эпилепсией совсем теперь недоразвитый. но услышав точный ответ и похвалу от учителя также внезапно затыкаются. мальчишка же садится обратно. ему кажется, что если бы не ребра и грудная клетка, то сердце уже бы вырвалось. ченлэ смотрит затравленно. на обеде отделывается "дружескими" подзатыльниками и внезапно разбитой неловким кулаком старшеклассника губой. тот даже вежливо извиняется, мол, "прости, по старой памяти, не хотел". праздник лицемерия сотворенный руками ренджуна, которого ченлэ слепо любит. "иди к черту" заевшей пластинкой в голове сказаное на северном наречии ласковыми губами ренджуна. ченлэ, выплевывая кровь в раковину уборной, понимает, что далеко идти не пришлось. и что это все его личный котел в аду и он в нем живьем варится.

ченлэ с недавних пор очень любит дождь и всемирные потопы тоже очень-очень ему по душе. почему-то все особенно хорошее с ними связано: вот они в прачечной с ренджуном целых три часа изучают отражение друг друга в стекле, вот сидят в круглосуточном магазине на углу и едят рамен или просто с угольком играются, смотрят марвелловские фильмы, а ливень в окна барабанит. с дождями весь мир схлопывается до их одной на двоих маленькой вселенной. очень атмосферной и уютной.

ченлэ всю ночь планировал как подходит к ренджуну. нам надо поговорить, - говорит он уверенно. всю ночь ченлэ продумывает стратегию будто завтра будет завоевывать трою и у него войско в тридцать тысяч солдат. его сожаление больше вселенной. а еще спрашивает: ты не повредил руку? ренджун бил по стене не жалея сил, а у ченлэ аж сердце в пятки ушло. а в конце ренджун ему говорит, что все нормально и, конечно, он сам дурак, да и забыли. ладно?

на деле получается какая-то ерунда несусветная.

ченлэ с недавних пор очень полюбил непогоду - точная копия его душевного состояния. только почему-то сегодня крайне солнечно и это солнце опять путается в ресницах ренджуна. отбрасывает жесткие тени. такие жесткие, что мир вокруг кажется эфемерным. ченлэ ходит за ренджуном по пятам все утро и в обед. уверенности не хватает ни на что. поэтому расстояние не меньше десяти метров между ними. сократить не получается. никакие законы физики и математики не помогают. ченлэ дрожью бьет ли то от жара его снедающего (дурак, ведь не стал на больничный идти), то ли от страха. а когда они внезапно сталкиваются в коридоре, у ченлэ голос пропадает и имя ренджуна хрипит на губах.

у ренджуна глаза черные-черные как ночное небо и холодно в них как в космосе. ченлэ кажется, что если они не поговорят, то он этой ночью умрем совсем. он хочется извиниться за все и, наверное (он не уверен в собственных силах), попросить попробовать еще раз. самый-самый последний. но ченлэ так долго думает, что ренджун просто уходит в класс.

он ренджуна пахнет весной. пускай и лето уже на дворе. целую неделю.
а еще от ренджун пахнет, у ченлэ паранойя, ядовито-жетлыми стикерами и дорогим дезодорантом джено.
он все-таки нагоняет его после уроков. решает, что если не сегодня, то никогда.
хватает детскими короткими пальцами тонкое запястье. и выпаливает несуразный бред, когда они стоят на очередной детской площадке. не той проклятой. а другой, где ченлэ засыпал на коленях у ренджуна. они шли сюда в гробовой тишине и ченлэ долго-долго молчал пока курил дешевые сингапурские данхилл. так долго, что ренджун уже засобирался, у него же времени совсем нет. а у ченлэ из-за него температура тридцать семь и пять. и если он ничего сегодня не сделает, то точно ночью сгорит. глупый ребенок.

- подожди, - ченлэ весь дерганый какой-то, - ну подожди же, - хватается спасительно ледяными мокрыми руками за тонкие запястья и вдруг спрашивает, - джено правда лучше меня?

ченлэ кажется, что он бредит. ченлэ с недавних пор очень любит дождь. вот бы и сейчас он пошел.

- ренджун, я . . . я не это хотел сказать. прости, - он сам по себе всегда жалко выглядит, а тут и подавно. и слово "жалость" ему очень к лицу, как и "трус" и прочее, - ренджун . . .

дыхание рванное обжигает шею, сокрытую под воротничком рубашки. ченлэ жмется к ренджуну так будто в последний раз. захлебывается своим внутренним мертвым морем с его уничтожающими все живое цунами.

- прости меня . . . - у ченлэ была целая речь заготовлена. он ее всю ночь придумывал. так глаз и не сомкнул. без ренджуна мальчишка страшно болен. фатальнее, чем с ним.

он не может ничего сказать. хрипит извинениями, захлебывается солью.

- пожалуйста, извини.

у ченлэ не ладится с паскалем то ли от лихорадки, то ли от того, что один сплошной ренджун в голове. если бы он захотел его вытравить оттуда, не помог бы никакой мышьяк или другие яды. ченлэ кусает пальцы в задумчивости, разглядывая свое отражение в зеркале. ему не нравится: не нравится его болезненность и бледная кожа, а еще не нравятся пятна на зеркале, и отросшие корни не нравятся. он покупает самую дешевую краску, которую находит в соседнем магазине. ченлэ развлекается как может. растрачивает время бессмысленно. к учебникам не возвращается.

у ренджуна глаза черные - удивительное звездное небо. зрачков почти не видать - сливаются с радужкой. ченлэ поднимает взгляд. у ченлэ слезы по щекам ручьем - совсем еще ребенок. он всегда раньше думал, что слабым быть страшно и глупо. уверен был, что слово "слабость" ему не идет. подходит еще как. он смотрит в глаза ренджуна тоской и болью. а у того дрожат ресницы. и губы алые-алые. ченлэ думает, что ренджун сам того не подозревая, отравил всего мальчишку смертельным ядом. ченлэ без него распадается на атомы, а с ним его замыкает эпелептическим приступом. самым первым. самым страшным. ченлэ не слушает, а пальцы у ренджуна холодные-холодные. и прикосновения родные. только ченлэ эти руки не обнимают как раньше.

у ченлэ всполохами паника и смятение.

у комнате все те же отклеившиеся у потолка обои. ченлэ смотрит на их края, болтающиеся от сквозняка. он дрожит под одеялом. ченлэ смотрит на обои покачивающиеся в сквозняке и думает, что обязан их заклеить. когда-нибудь он эти обои заклеит очень надежно или переклеит совсем и заменит на новые. раз и навсегда. он бы заклеил их с ренджуном сердца тоже, если бы мог. те же выглядят как его экран-паутинка у смартфона. ненадежно совершенно. ченлэ думает, о том, как эти сердца могут выдерживать какие-то серьезные чувства пока ренджун в суетится вокруг. у ченлэ в комнате потолок кракелюрами. удивительно, что известка еще не падает на головы. и подъезд завален старым хламом, купленных на алиэксперессе вещей. в том подъезде все лампочки перегорели. и свет проникает только через единственное окно-форточку, освещает пелену пыли. зимой вечером приходится фонарик включать или вообще на ощупь пробираться. на пороге стоят старые конверсы, которые уже сейчас можно смело выбрасывать, а еще старые кроссовки отца и туфли матери, которые она почти не носит. выглядит все это совсем не серьезно. у ченлэ в квартире даже мебель пожалеть хочется. поэтому не удивительно, что ренджун решил предпочесть джено и сразу после их ссоры к нему побежал. у того все есть и живет он, наверняка, в светлом чистом доме с красивыми шторами на гардинах и роялем на первом этаже и так далее. а еще от джено пахнет дорогим дезодорантом, а от ченлэ - дешевыми сигаретами. он думает об этом пока ренджун суетится вокруг и дрожит под одеялом. налюбоваться на ренджуна не может. вечную вечность бы смотрел.

с джено вообще отдельная история. и комплексы ченлэ с джено тесно связаны. например, чжон ченлэ ниже. и в плечах не такой широкий. а еще у того руки не детские. он решительнее, если верить ренджуну и его опыту. и смотрит он охотничьим псом, а никак не подбитым охотником волчонком. и наверняка постоянно говорит о своей любви, не то, что ченлэ, привыкший показывать свои чувства действиями. внушительная разница. как ни считай, а у джено плюсов все-таки больше. конечно же с ним оставаться правильнее. даже после всего, что сделал.

у ченлэ тоска эту неделю по ренджуну беспросветная. а еще мрачная ревность комом в горле. и страх, что он все испортил. насовсем. поэтому он бы с радостью тогда упал без сознания и больше не очнулся. и пятьдесят сообщений на тему "прости меня" у него заготовлено. если постараться, то подойдут под все случаи жизни. у челнэ бессонница четвертую ночь - с того самого дня, когда он узнал, что ренджун уехал за город с одноклассником. и с паскалем не ладится. и вокруг сплошное синее марево от налепленных стикеров. этот город без ренджуна ченлэ отравляет мышьяком или другим смертельным ядом.

ренджун опять свое заладил: скажи, что я нужен. у ченлэ чума и корь, и какие там еще страшные болезни есть, от этого "скажи и я не уйду".

- дурак совсем, - он убирает мокрое полотенце с головы, садится на постели и спрашивает совсем серьезно, заглядывая в черные глаза (у ренджуна по щекам через шторы пятнами солнечные зайчики разбегаются, ченлэ хочет собрать их все ладонями), - если я умру, ты поверишь в том, что я люблю тебя?

он не знает, какими еще могут быть доказательства. ченлэ бы весь мир ренджуну подарил. все семь чудес света. и хорошую экологию в циндао без оползней, его родителям - хороший достаток. только у него самого ничего нет.

удача от ченлэ тоже всегда отворачивается. поэтому не удивительно, что ренджуну сразу после их ссоры к джено побежал. у того все есть. а не полуразрушенный мир беднейшего района мокпо с дешевыми китайскими ресторанами и прачечными со старыми дребезжащими стиралками, где сыро и сквозняк ползет по ногам.

у ренджуна глаза черные-черные. ченлэ бы в них свернулся калачиком.

он ему ничего дать не может. только всю искренность. ченлэ никогда не предаст ренджуна, ему думается, ни сейчас, ни через десять лет, ни через двадцать - никогда. у ченлэ кроме теплоты в груди и нежности, расцветающей самыми буйными красками, пока что ничего больше нет.

он обязательно справится с паскалем. и добудет ренджуну весь бескрайний мир.

- ты мне очень нужен, - у него руки горячие, касаются тонких холодных пальцев ренджуна, - прости меня, - ченлэ опускает ресницы, - я же не прав совсем. постоянно тебя отталкиваю, но в нас очень-очень верю и целоваться с тобой мне нравится. правда. и я бы хотел не только целоваться.

в квартире тихо. где-то в кухне капает и разбивается в дребезги капля за каплей вода о металлическую раковину. у ченлэ щеки горят непонятно от чего. у ченлэ температура тридцать семь и пять четвертый день к ряду. и сегодня ночью он уснуть не смог. дело в том, что он пытался придумать гениальную речь, которая решила бы сразу все их проблемы. он ее придумал. она была высокопарной - такая, какие любят политики. красивая и важная. но заместо этого хрипит извинениями.

ченлэ покупает самую дешевую краску для волос в магазине напротив. у него есть одно действенное правило: если все плохо, нужны перемены, тогда обязательно наладится. ченлэ красит выжженные в каштановый. долго рассматривает себя непривычного в чистом зеркале. на бледных щеках нездоровый румянец. ченлэ выглядит младше года на два - не дашь больше пятнадцати. ему странно. волнительно. вдруг ренджуну не понравится. он делает селфи. думает отправить. а потом вспоминает про джено. в тот вечер ченлэ выворачивает и завтраком, и обедом, и ужином. у мальчишки страшная аллергия на синтетические запахи, а еще на пыль, запах цветущей сирени и людей. последняя проявляется эпилепсией. ченлэ думал, что он вырастет и станет кардиохирургом, чтобы помогать людям, на которых у него аллергия. а теперь вот думает, что он себе-то помочь не может.

от ренджуна пахнет весной. ченлэ подмечает его каждый раз. для него это очень важно. он считает каждый раз, когда вот так беззастенчиво утыкается в худую шею и собирает пальцами ткань темно-синей школьной формы на спине. у ченлэ весомая статистика. но больше всего ему нравится подмечать совсем простое. например, то, ренджун левша. он заметил это, когда тот забирался к красный маркий забор: ренджун подал левую руку. а еще ренджуну очень нравится простая еда. ему не очень интересны марвелловские фильмы, иначе бы он не лез целоваться во время их просмотра. зато музыку они слушают одинаковую. он очень изменился с их первой встречи. ренджун эгоист, а ченлэ все равно. ченлэ боится, что если он останется таким же зажатым, ренджун от него совсем уйдет к джено.

- ренджун, - ченлэ говорит тихо-тихо, - я хочу, чтобы ты остался, но тебе к репетитору надо.

ченлэ еше есть, что сказать. у него в запасе бескрайний океан слов и мыслей.

ченлэ дышит тяжело. думает, что нужно было открыть окна. в комнате жарко. а так бы ветер теребил старые шторы. и света было бы больше. но зачем им это? жарко, потому что ченлэ горит. своим внутренним огнем полыхает. возбужденно дышит в подушку. и думает, что ему необоснованно стыдно. легче не становится. совсем-совсем ни капельки. ченлэ ярким пламенем в руках ренджуна полыхает все время. стыдится этого до ужаса. а потом думает, что все это глупости. что у других получается. почему же он такой. в этом ведь нет ничего особенного. списывает на свою любовь к ренджуну эту скромность. краснеет смущением. мальчишка ведь. не должно быть так. интересно должно быть до безобразия.

вместо этого стыдно. страшно все испортить этой неопытностью. ренджуну ведь есть, с кем сравнивать. нерешительные поцелуи ченлэ с жадными поцелуями джено. когда-нибудь ченлэ прекратит. когда-нибудь. потерять ренджуна страшнее. он бы время остановил, честное слово. лишь бы остаться в этой комнате. лишь бы жадно и жарко дышать, чувствовать как кожа покрывается россыпью мурашек. но у ченлэ решительности кот наплакал, когда дело касается взаимоотношений.

это не тот чжон ченлэ, что лазит без сомнений через заборы, пьет соджу по-взрослому, стирает рукавом с губ кровь решительно, опаляет весь мир вокруг руганью и старается казаться старше.

вот бы окна открыть. пускай сквозняк скользит по кровати, по старому скрипящему под ногам полу. у ренджуна ступни холодные согрелись от жара ченлэ и руки тоже. его, этого жара, на них двоих хватает. можно делиться и делиться. у ренджуна глаза черные-черные с поволокой. никогда так не смотрели. ченлэ на вкус этот взгляд пробует. у ренджуна сердце в груди заходится. ченлэ чувствует каждый удар под подушечками пальцев. кожа бархатом. от жара ченлэ ренджун сам весь горячий.

у ченлэ все сложно. особенно по вечерам. образ ренджуна в голове пошлостями. ченлэ глаза закрывать нельзя в ночной тьме, когда звезды в окна заглядывают. каждый поцелуй в фантазиях ощущается реальностью. каждый шепот на ухо, пускай и придуманный, вбивается клиньями и вызывает взрыв в сознании. у ренджуна даже в мыслях пальцы ледяные. прикосновения откровением, решительностью. дыхание спирает. он никогда не говорит ренджуну об этом. перехватывает тонкие запястья. каждый раз ненавидит себя, когда останавливает ренджуна. в юношестве, думает ченлэ в унисон, каждое прикосновение вызовом. когда-нибудь потом поймет, что все это неверно. 

у ренджуна сердце заходится ничуть не меньше, чем у ченлэ. последний каждый удар пальцами ощущает - сильно-сильно бьется сердце ренджуна, громко до ужаса в тишине комнаты. у него у самого тоже самое. трепетно. господи, какой ренджун дурак. самый-самый настоящий. внезапностью. бегает за ним тенью. котов на улице подбирает. держится особняком от окружающих. пытается говорить на корейском, но акцент выдает с головой. покупает по две упаковки любимой ченлэ лотте гам. а под его взглядом желание одно - провалиться под землю. ченлэ обожает его улыбку. никогда об этом не говорит. но взгляда отвести не в состоянии. и смех его любит безумием. а еще у ренджуна губы мягкие-мягкие. даже когда целуют почти в исступлении. даже когда не его целуют, наверное, тоже. не знать бы последнего. от этих мыслей голова кругом и помутнение рассудка. от этих мыслей у ченлэ первый эпилептический припадок.

ченлэ ведь нехорошо: не спит вторые сутки подряд и температуру четыре дня сбить не пытается. без ренджуна все блеклое-блеклое. бессмысленное совершенно. все теряет значение: учеба, работа. ченлэ думает, что нельзя так любить. всей душой. всем сердцем. каждой самой хрупкой мыслью. нельзя так дышать человеком - вместо кислорода. так, что от одной только мысли в груди все сжимается и вокруг всемирное потепление от переполняющей нежности. он думает: у ренджуна тоже так? ко мне? к джено? кто ему нужен на самом деле? он со мной по-настоящему? сомнения длиннющим списком. конца и края им нет.

ченлэ кивает смущением. конечно, чувствует. даже на ментальном уровне. ловит сквозящей мыслью среди слов. в оттенках взглядов. в настойчивости прикосновений. сбегает позорно каждый раз. захлебывается отчаянием после в этой самой постели. находит на белых простынях. сверлит злостью на самого себя эти самые отклеивающиеся у потолка обои, до которых еле достает, но упрямством продолжает приклеивать - у него этого упрямства разве что на обои хватает.

и ренджуна он чувствует, как и его липкое, вязкое желание. вновь закрывает глаза. целует жадно и нелепо. выдыхает в губы судорожно. стискивает пальцами предплечье. хочет быть откровеннее. взрослее. раскрепощеннее немного. хотя бы самую малость. но внутренние барьеры как тот самый высокий забор, скрывающий дом ренджуна от посторонних взглядов. тот самый, у которого ченлэ в истерике курил одну за одной. одну за одной. целых полчаса разглядывая пустоту перед собой. он думал, что умрет от ревности. но какая ревность ребенку?

ченлэ дышит сбивчиво, разглядывая лицо ренджуна в темноте. у того в глазах луч солнечного цвета, разрезающий комнату пополам, плотные шторы и его, ченлэ, очертания. а у последнего откровение через край плещется, искрами вокруг:

- ренджун, я . . . - голос садится. хрипом. застревающим комом в горле. тихим-тихим шепотом, остывающим на щеках напротив. ченлэ думает, что кровать у него узкая. как плохо-то. неудобно же. неуместно думает. каждое движение тяжестью от возбуждения и голова кружится. и мысли растерзанными ошметками фантастического рисунка с глубиной марианской впадины - никак не собрать в одно целое, - я нервничаю . . .

у ченлэ откровение. и губы сохнут. касаются губ ренджуна. шепотом слова проникают в нутро.

- вдруг я тебе потом не нужен буду, - в полумраке комнаты глаза ченлэ испугом блестят, честностью. одной на двоих. в комнате душно невыносимо. и потом необходимо будет обязательно открыть окна, чтобы глупость и жар ченлэ протянуло сквозняком. зашелестят вокруг синие стикеры трепетно, эхом, отголосками каждого проведенного здесь вместе мгновения. ченлэ помнит тот день, когда он уснул также в этой постели, уткнувшись в шею ренджуна спокойным, уставшим дыханием, оседающими на коже страхами новыми и старыми. а проснулся один в оглушающей тишине и тихой подступью бескрайнего ужаса. никого рядом не было. совсем никого. ченлэ смотрит на ренджуна испугом, сжимает его пальцы в полумраке, - только не смейся надо мной, пожалуйста.

у него голос хрипит. каждый шаг навстречу к ренджуну - падение в пропасть. пусть тот думает, что ченлэ красивый удивительно (он ведь для него волосы перекрасил. просто однажды ренджун между делом сказал, что ему было бы интересно увидеть, каков ченлэ с натуральным цветом. а он, дурак, запомнил на свою голову), а он так не думает. и ненавидит собственное отражение в зеркале с темными кругами под глазами. и смех ему свой не нравится ни капельки. хоть ренджун и говорит, что улыбается ченлэ подсолнухами и смеется радостно китайскими колокольчиками. у него вообще столько комплексов. кто бы знал.

- ренджун . . . - он льнет к его губам блестящим слюной в слабом свете. колеблется, поддевая дрожащими пальцами мочку уха. у ченлэ дыхание вдребезги. под одеялом очень жарко. щеки горят. он снимает с себя майку. прижимается к ренджуну вновь, целует того в плечо, как представлял себе не единожды почти с полубреду. шепчет, - я очень хочу заняться с тобой этим. правда.

нет, ему все равно стыдно. стыдно обнимать ренджуна вот так крепко, будто тот может растаять в любое мгновение. стыдно перехватывать его за запястье и вести его ладонью до самого бедра. стыдно смотреть в черные-черные фантастические глаза и шептать, боясь быть услышанным: помоги мне, пожалуйста. но все равно он это делает, все равно вновь целует своим нетерпеливым ртом тонкую переносицу.

стыдно от того, что хочется снять с себя все и ренджуна тоже все снять хочется. у ченлэ стыда на них двоих хватит. вот только останавливаться теперь еще страшнее.

теплый июль приходит запахами скошенной травы и бризом с океана. ченлэ изучает паскаля, пропадает на работе, читает книги. время завязывается в тугой узел. лето - сплошняком жара. ченлэ ее не любит. дома кондиционера нет. в душной прачечной находиться невозможно. ченлэ пропадает в школьной библиотеке. кормит по вечерам мяукающего уголька. тот подрос и теперь с легкостью вылазит из коробки. бродит по заброшенной территории цеха, шугает крыс и мышей. ченлэ, чтобы кота найти, приходится задыхаться от пыли, стирать потом одежду. они сидят часами на подоконнике: он и уголек в красных лучах заходящего солнца выглядят специфично. ченлэ болтает ногами и листает учебник, уголек - лениво сворачивается калачиком и редко моргает глазищами.

ченлэ наконец-то покупает новые кеды. ренджун замечает их первым. говорит, что они неплохо выглядят. ченлэ кивает задумчиво. думает, что когда-нибудь сможет покупать себе хорошую обувь - такие же красивые туфли как у ренджуна или, может быть, даже найки. первую неделю подошва у новых кед даже остается удивительно белой. постепенно сереет. и все равно выглядит не так грустно, как у старых конверсов. до тех этим еще далеко.

а еще у них с ренджуном, в принципе, все хорошо. как у нормальных людей. видятся редко, конечно. но не страшно - думает ченлэ, разглядывая на обеде профиль ренжуна. подрагивающие ресницы, смахивающие солнечные лучи. задерживается на губах все чаще. облизывает свои. будь его воля, он бы целовал ренджуна все время. трепетно, неспешно, легко как и раньше. ченлэ ловит себя на мысли, что целоваться жадно и глубоко все-таки ему не так нравится. вот еще одно - в последнее время они почти не видятся. только в школе. иногда на выходных. каждый вечер сообщение "спокойной ночи". по утрам - "доброе утро". ченлэ, смотрит на ренджуна, думает: так теперь все время будет? но молчит. понимает, что способен привыкнуть ко всему. это ведь ренджун. ничего страшного не происходит. отвязывается от неприятных мыслей. улыбается лучисто - подсолнухами.

хватается за любую возможность. глупой подростковой наивностью. кивает согласием на предложение поехать в сеул с классном. сам же сомневался в том, что ренджун поедет. радуется до безобразия. уголек смотрит возмущенно на горку корма, высыпавшуюся за край миски. ченлэ извиняется, вытирает слезящиеся от пыли глаза. обещает вернуться в понедельник. кидает в рюкзак джинсы и запасную футболку. он ведь из мокпо ни разу с тех пор как приехал не выбирался. волнуется так сильно, что посреди ночи наворачивает круги вокруг собственного дома, встречается с отцом, получает подзатыльник за сигаретный дым, рвущийся из-за спины.

целая вселенная смотрит с неба на них.
для ченлэ это лето удивительное.

в поезде шумят одноклассники, шелестят пачки с чипсами, пшикают бутылки. концентрированно пахнет духами. ченлэ неуютно в своей повседневной скромной одежде. он садится у окна. жалеет о том, что согласился на поездку. думает, что наверное, им бы неплохо было и в мокпо. страхи ченлэ странные, неразумные, всплывают внезапно буйками. он молчит, иногда кивает спонтанно ренджуну. до сеула целых четыре часа. в сеуле живет в сорок раз больше людей, чем в мокпо. ченлэ знает. думает фактами. и потеряться в большом городе страшно до безумия. сложная транспортная система. каменный мешок. у ченлэ волнами страх. он в нем захлебывается. безумной глупостью. перестает слушать ренджуна. тот что-то рассказывает. ченлэ хватается детскими пальцами за тонкое запястье. наверное ренджун сам себе все иначе представлял. он ведь очень-очень просил ченлэ поехать. а ченлэ трус последний. хочет выскочить из вагона. вернуться обратно. всего лишь два дня теперь кажутся целой вечностью, а сеул будто на другой стороне космоса. из него ченлэ никогда не вернуться в тихий и спокойный мокпо с уютными улочками. никогда не увидеть уголька, спящего на дне потрепанной коробки. как глупые глупости.

он смотрит в черные-черные глаза ренджуна, а за окном проносятся корейские пейзажи. смущается. отпускает запястье, отворачивается обратно к окну. врет, что хочет поспать немного. он ведь опять не мог уснуть в предвкушении. лучше бы они остались. посидели как прежде в любимой прачечной, а потом в ресторанчике на углу, вскарабкались по красному кирпичному забору, оказались на территории старого завоа. у ченлэ страх перед неизвестностью, перед людными улицами. страх потеряться. нелогичностью.

оказавшись на перроне, он хватается за рюкзак ренджуна. ловит усмешку одноклассников.