в комнате пахнет усталостью, сексом, металлом крови. пахнет тихими стонами, чужим смехом на грани помешательства. пахнет сыростью. полумраком. растерянностью. омерзительно. вместе с болью. тяжелой поступью. звоном пряжки на истрепавшихся джинсах. шелестом купюр. облупившейся краской на деревянных половицах. скрипом двери, открывающейся в девяносто градусов. клубами пыли. старым постельным бельем. отклеивающимися обоями. чирканьем зажигалки. и болью. болью пахнет болезненно. гнетущими мыслями в черепной коробке разливающимися. болью пахнет каждый раз почти до потери сознания. она расцветает лиловыми лепестками по коже. струится алым по губам. остается белесыми шрамами. собирается терпением на краю сознания. заполняет пространство рванными мыслями. движением. бессмысленным. диким. страшным. на краю черной пропасти. там, на краю черной пропасти.

- от тебя пахнет сиренью
он улыбается, собирает губами с кожи возбуждение, смотрит упоительно в черные глаза с поволокой, переплетается пальцами, сходится во мнении. от него пахнет сиренью даже когда весна заканчивается и проходит лето, осенью пахнет сильнее. и зимой в серости неба, когда разум человеческий гаснет от старости. он собирает с губ тихий вздох. самый последний. пальцами - морщины. разбивается тихими признаниями. пытается оформится во что-то осязаемое. остается тенью без имени. без настоящего человеческого имени. россыпью "не бросай меня. никогда не бросай меня". молчанием в темноте. билетами истрепавшимися за последние пятьдесят лет. а зеркале все тоже ненавистное юношеское. все те же пятнадцать-шестнадцать. и попытки очеловечиться. там, за краем черной пропасти.

- дай мне имя. хочу настоящее человеческое имя.
- чем тебе не нравится "бонбон"?
глупостью? ему оно не нравится глупостью. сладостью на губах.
- кто-нибудь другой даст.
"бонбон" просто не нравится. жмется к нему тенью. тянется шлейфом между пространством и временем.
кто-нибудь однажды может быть назовет его по имени.

а пока. пока в комнате пахнет сексом, боль растекается кровью и лиловыми лепестками по телу. врезается в сознание с каждым движением. пугливыми мыслями: "я все еще жив". не менее ужасающим: "за что?" и катящимся солнечным диском по небосклону в раскаленном воздухе сеула. самая настоящая дыра. "куда бы еще заслать себя?" - думает он, рассматривая в зеркале скулу, ведя пальцами по губам, морщась то ли от этих вечной юношеских отражений, то ли от того, что опять кровоточит. дрожащими пальцами сует в задний карман полученные воны - этого хватит на то, чтобы купить пачку marlboro red, оплатить комнату, закинуться колесами. у него нет зависимости. есть. очень страшная. зависимость от истлевших во времени воспоминаний. разбитым сердцем. кривой усмешкой на губах. бросили. тихим пульсом. тихим эхом из груди: "делай, что хочешь". "делай, что хочешь" вклинивается ненавистью к каждому человеку. люди не разборчивы. не пытаются притворяться. ведомые. не страшно. он думает. распускаются ядовитыми цветами. переплетают пальцы шипами. оставляют на память кровоподтеки, белые тонкие шрамы, разбитые пухлые губы и острый режущий взгляд сверкающий в темноте. люди ведомые. тянутся за сладким запахом как глупое, сладкое "бонбон". шлейфом между пространством и временем. дай только волю фантазии. искривленное.

он последний год работает в клубе за углом у дома. в холодильнике: пиво, соджу. пустота. мышь бы повесилась. если бы была. но в его комнате от голода даже тараканы дохнут. зато отлично видно звездное небо в глубокой ночи. он выбрал этот район из-за неба. не из-за того, что это дыра и смердит тут сточными водами. выбрал из-за яркой красоты созвездий. о-кабуру без настоящего человеческого имени. короткое "бонбон" на французский манер знают все в округе. а еще знают, что выбирает он самых мерзких клиентов. пугает немного. отчаянный малый. сбежал, наверное, из дома. думают так многие. возможно, от безысходности. от него пахнет сиренью. и клюют самые самые разные клиенты, помешанные на юных мальчиках, на красоте фарфоровой бледной кожи. а он выбирает моральных уродов. ластится к ним будто к последнему пристанищу. смерти ищет. не говорит. просто ищет. сам ни за что не наложит на себя руки ибо верит, что после смерти ждет его ад. новый. второй круг. понимает, что там, за краем черной пропасти

никто и никогда не подарит ему настоящее человеческое имя
ему и не нужно больше с тех самых пор . . .

кассир пробивает в севен/элевен пачку сигарет. темные глаза царапают краем зрения диск камеры наблюдения в углу под потолком. пахнет холодом кондиционера. а за стенами - август и кузнечики разрывают стрекотом даже полотно дневного шума. тихий пульс под кожей. у о-кабуру бьется сердце. не то, что у чианши. запах о-кабуру сиренью под ногами стелется, перебивает городской трафик. чианши - пахнет падалью. тепло. у о-кабуду каждое прикосновение жаром. совсем человеческое. обычному смертному не понять. с темными кругами по глазами. попадается периодически на пути. смотрит стеклянным взглядом на продуктовые прилавки. ничего не замечает вокруг. механически выкладывает из корзины на ленту перед кассиром. приковывает запахом мертвечины, через который его собственный человеческий аромат пробивается нерешительно. бонбон смотрит усмешкой. интересом смотрит. неподдельным. обычный мальчишка, тянущийся за яблочным соком не интересен этому - с темными кругами под глазами, живущему явно мыслями о новой жизни, настолько несчастному, что становится жаль каждое движение. неуместное. кажущееся в этом мире нелепым. на обычного мальчишку, натягивающего капюшон до самых глаз, шаркающих серыми кедами мимо, в самый раз два-три сантиметра расстояния, он даже не смотрит.

интересно . . .

- прошу тебя, останься со мной
лето сменяется осенью. морщины расцветают нитями.
на когда-то молодом лице сплошная жестокость.

- как тебя звать, малыш?
- я . . . не знаю.
- будешь тогда бонбоном. голоден?
что такое голод для о-кабуру?

в комнате пахнет похотью и сиренью. буйством красок. кровью пахнет не меньше. алыми разводами на простынях. в полуобмороке он слышит как шелестят купюры, как лязгает металл пряжки на кожаном ремне, как скрипит и хлопает дверь. теряет сознание. следующие три дня (до самой пятницы) он не встает с постели. на четвертый - очень голоден.

он обращает внимание на тонкий запах сирени. не на мальчишку лет пятнадцати. слепо идет следом. будто на поводке. смешно до колики. глупый человек. ведомый. не удивительно, что запах смерти его преследует по пятам. тянется шлейфом сквозь пространство. бонбон усмехается, пропадает за углом.

. . .

круги темные под глазами. налицо анемия. и прикосновение к щекам холодное. в ту пятницу бонбон на самом деле очень голоден. до безумия. он не ел три дня. ему не до игр с глупыми людьми и их чианши. у них роста в несколько сантиметров разница. в запахе - фатальная. как пахнет человек, который спал с о-кабуру? бонбон думает мгновение. смотрит в темные глаза напротив. ловит смущение. задумчивостью. к себе бы он его не повел. там кровавые разводы на простынях. и пахнет похотью. вместо этого  шаркает кедами по серому в заплатках асфальту. тянется дрожащими от возбуждения пальцами к капюшону, чтобы избавиться от глупости вопросов, отмахнуть их. чужую заботу в голосе. от неловкости взгляда спрятаться.

бросает с издевкой (звучит недоверчиво, звенит напряжением):
- тебе бы самому поесть, выглядишь приведением, - наклоняет голову набок задумчиво, - пошли куда-нибудь?

- другого нет, - он пожимает плечами, разглядывая лицо минхена в лучах солнца. темные круги под глазами. болезненная худоба. там под кожей чуть слышно бьется пульс. в противовес беспокойному сердцу о-кабуру. и пальцы отливают неестественным для человека холодом. в противовес жару о-кабуру. другого имени бонбону никто не дал, а сам он выбрать не может. нет, не хочет выбирать. так повелось. с первого мига, когда прозвучало насмешливое "будешь бонбоном" с мужских губ напротив. люди удивительные, думает он, разглядывая в солнечных лучах лицо минхена. странные. слабые. ведомые. непредсказуемые. меняющиеся. дыхание спирает. у него дыхание спирает то ли от возбуждения, оседающего на кончиках дрожащих пальцев. то ли от восторга.

другого имени у него нет и никогда не будет.
люди пугают страшнее чианши.

пальцы хватают болезненно простыни. белые простыни с отдушкой порошка и мыла. их запах не может перебить запах старости, растекающийся по комнате. и стойкий аромат сирени тоже не справляется. от этого запаха старения идет голова кругом. а тонкие мальчишеские пальцы хватаются за белые простыни так крепко, что костяшки белеют в тон хлопковой ткани. до онемения. истошный скрип кровати. и солнечные лучи. краем взгляда он цепляется за неестественную бледность старческой кожи. за угловатую худобу.
- я не слышу тебя, бонбон.
не видит. он его не видит тоже. того, как вечно молодое лицо искажается в ужасе. от омерзении. от отчаяния. как он сжимает зубами уголок одеяла. пыль искрится в дневном свете. смуглая кожа искрится испариной. а тонкие почти детские пальцы, онемевшие от напряжения, перехватывают старческие. истошный скрип кровати. мерный. маятником. спертое дыхание. а он ведь сам уже не помнит как дышать. полной грудью, подставляя лицо навстречу ветру. спертое дыхание над головой. каждым толчком, каждым движением мускулистых бедер в него вбивают новую веру. шепотом на ухо:
- я не слышу тебя . . .
не видит. горячих слез ненависти. ненависти к бессмертию.

- бонбон.
- м? - он прижимается к широкой груди, слушает, как успокаивается спрятавшееся под ребрами сердце. самое ценное, - он думает, - что есть у людей - время. они так странно его недооценивают. так глупо, - он думает.
- ты такой тихий всегда.
он приподнимается на локте. шелест ткани. бонбон смотрит в черноту глаз напротив, запоминает разрез, нежность, которая теплится на дне зрачков.
- разве любовь должна быть громкой?

- сделай что-нибудь! - голос над головой, рванным хрипом. люди не ценят того, что у них есть. скрип кровати. стынет кровь в венах. а сильная рука собирает каштановые волосы. резким движением тянет на себя. вспарывает сознание. разрезает пространство наискось болезненным стоном. звоном пощечины. красным металлом мажет по белой простыни. дряблым шепотом на ухо: я же сказал, что не слышу тебя. с каждым решительным движением бедер в него вбивают новую веру/ выбывают искрами фальшивые стоны/ слезы. "твоя любовь ко мне должна быть громкой, бонбон".

рамен в стакане рядом заканчивается столь быстро, что во втором даже еще остыть не успевает. бонбон к своему почти не притрагивается. придвигает к новому знакомому: будешь? я все равно не хочу. он на самом деле страшно голоден. так сильно, что собственный запах отдается звоном в ушах и тошнотой. голод о-кабуду страшный, неразумный. от него одни проблемы. ничего хорошего этот голод не приносит. ему думается, что солнце слишком яркое. а клиенты любят проступающую на белой тонкой коже росой багряную кровь. совсем как чианши, правда? и белесую россыпь шрамов на теле. произведение искусства. такие же оставляют когти чианши, правда? он помогает минхену открыть онигири. шаркает кедами по асфальту под пластиковым дешевым стулом. натягивает по инерции капюшон ниже, когда кто-нибудь проходит мимо. горит лавой неконтролируемо. и думает, что люди глупые. доверчивые. особенно вот такие дикие, как этот. от него веет одиночеством и мертвечиной. да, конечно. конечно бонбон так сказал, втягивая горечь marlboro red в легкие. запах чианши перебивает его собственный уникальный. человеческий. и взгляд стеклянный был. никого вокруг не видел.

бонбон ведет плечами, разглядывая темные круги под глазами напротив:
- мой отчим работал в морге, - он вспоминает однажды придуманную легенду, в которой отчим то военный, умерший в горячей точке, то спасатель, то врач, наркодиллер - бесконечная вереница профессий. все равно их, думает, ничто не связывает, - много работал по ночам. он часто брал меня с собой, - он достает из кармана молочный шоколад. такой, который липко тает в пальцах. с орехами. шелестит оберткой. откусывает. и губы вновь начинают кровоточить. кровь ползет с уголка по подбородку. он мажет ее рукавом. думает, что очень голоден. но к этому человеку притрагиваться не станет. пока.

- чианши? - ему бы в пору в театре играть. хорошо бы получилось, думает. неподдельное удивление. интерес, - это животное какое-то? расскажешь? глаза блестят в солнечных лучах. ему правда интересно. интересно, как человек выкрутится. что скажет. бонбон ведь обычный человеческий подросток лет пятнадцати. у него даже история есть. он любит собирать вкладыши из жвачек love is..., делает робота из сигаретных пачек, рисует здорово и мечтает начать учиться в художественной школе, а еще с тех пор как отчим умер от несчастного случай, бонбон перебивается нелегальным заработком. да, проституцией. а кому сейчас легко? он молод и хорош собой. он рассказывает об этом с гордостью всем, кто спрашивает. когда он вырастет он обязательно станет свободным художником. ему интересно граффити, например. классно же. хотя, с его внешностью ему, конечно же, можно было бы быть популярным айдолом. у него бы фанатов было не протолкнуться и в каждой стране этого мира по фан-клубу или даже два. он бы каждый день тратил по три часа только на раздачу автографов. он обязательно справится. станет великим человеком. а сейчас, пока минхен еще не спрашивает, ему интересно очень-очень как тот выкрутится. интересно, что же он придумает. хотя, начни он рассказывать про длинные когти и то, что чианши питаются кровью, бонбон бы рассмеялся. звонко. в лицо. глупости. какая чудесная фантазия.

сплошной детский интерес. и молочный шоколад липко тает в пальцах. спохватившись, он тянется в карман:
- прости, забыл. хочешь? - он протягивает вторую шоколадку минхену. в глазах о-кабуру пронзительный, завораживающий голод. и пальцы дрожат от возбуждения. вокруг - сиреневый сад. минхена обволакивает нежным теплом. подступающей тяжестью. головокружением. одно лишь мгновение. он отворачивается, облизывает пальцы.

минхена бонбон не хочет.
- расскажи про чианши, а.
он тянет капюшон ниже, когда мимо проходит высокий мужчина. жует свой шоколад. трет рукавом кровоточащие губы.
и очень-очень хочет услышать про чианши.